Замена матерных слов на культурные: Ты же леди: какими словами ругаться, чтобы не материться

Содержание

Ты же леди: какими словами ругаться, чтобы не материться — www.ellegirl.ru

Любовь

Спорить не будем: сложно не выругнуться, когда сильно ударяешься, или когда презентация, которую ты делала на компьютере всю ночь, не сохранилась. Да и анекдот иногда без матного словца теряет всю свою изюминку…

Я — не твой моральный надзиратель. Но все же на всякий случай напомню — ты девушка, а не сапожник. Люди бранятся, потому что эта самая брань — выразительна. Но в нашем языке есть много других языковых средств, красивых выражений, которыми можно заменить нецензурную лексику, не потеряв при этом эмоциональный окрас предложения.

Мат, конечно, неустраним, но пусть он живет в своей стилевой низине. А мы, леди, найдем другие способы обозначить грязно-озорные словечки.

Наш новый материал посвящен словам-заменителям мата. Say goodbye to dirty words!

Слово на букву Б

Начнем с того слова, которое (ладно, мы никому не скажем) ты используешь каждый день в совершенно разных ситуациях — удивляешься ли, разочаровываешься, пугаешься, или просто брякаешь между делом. Да-да, мы о страшном синониме слова «блин». Итак, на что меняем?

Если ты любишь BTS и со словом на букву «б» ну никак расставаться не хочешь, тогда можешь ругаться по-корейски. Для русского слуха это даже будет забавно. Но если что, мы тебя такому не учили.

Будет смешно, если тебе на ногу (ну чисто гипотетически) упадет гиря, а ты такая: «Аа-а-а-й! Щибаль!».

Иногда со словом на вторую букву алфавита мы любим восхищаться. В этих случаях можно использовать следующие восклицания:

Вау!
Ого!
Невероятно!
Как классно!
Боже мой!
Ух ты!
Это удивительно!
Ничего себе!

Например

***, какая крутая машина! меняем на Вау! Какая крутая машина!

Многие парни и мужчины вставляют это озорное словцо в каждое предложение — буквально через слово. И вот здесь весь смысл в том, что жаргонизм и менять-то ни на что не надо — просто выкинуть из предложения. Суть высказывания не изменится, а язык станет только чище.

Знаем, иногда так и хочется посквернословить с подружками, но если ты идешь куда-то с малознакомыми людьми (особенно если это парень, которому ты хочешь понравиться, или люди старше тебя по возрасту), то старайся фильтровать свою речь.

«Я в АХ…»

Ну, ты поняла, в каком мы все «ах» иногда бываем. Завуалируем это слово под не менее неприятные «офигеть» и «я офигеваю» и предложим заменить тебе всю эту грязную для языка компанию на следующие выражения:

«Ты… одурела?»

Есть и более резкая версия этого вопроса, но смысл понятен. Когда мы хотим выразить чрезмерное недовольстве чьим-то действием, то можем обойтись и без нецензурной брани:

Как ты могла это сделать?
Ты потеряла рассудок?
Ты перегибаешь палку!
Ты меня поражаешь!
Это возмутительно!
Это сенсационный провал!
Своими действиями ты подвергаешь меня изумлению.
Я не ожидала такого вопиющего поведения от тебя.

«Я ХЗ»

Пусть это выражение не является прямым матом, но нецензурная брань здесь читается между строк. Так что выкидываем эту фразу из нашего лексикона и заменяем на следующие словосочетания:

Не знаю
Я затрудняюсь ответить
Я в крайней степени затруднения
Хотелось бы мне знать, но увы
Я тоже не располагаю данной информацией

Грубое название женского органа на букву П

Если в твоей жизни случалась неприятная ситуация, то, наверняка, без этого существительного женского рода не обходилось. Оно емкое, мы согласны. Но лучше стоит заменить что-то яркое на что-то культурное:

А если эта самая П***А с тобой случилась, то о ситуации скажи так:

«Ох, у-е-хал»

А еще есть такое матное слово, начинается на О и рифмуется со словом «постепенно». Обычно оно выражает удовлетворение или приятное удивление, радость и иногда даже счастье. Более цензурная версия этого восклицания — Офигенно. Но леди даже так не говорят, поэтому отныне свои положительные эмоции выражай таким образом:

Грубая версия слова «раздолбай»

Это слово можно заменить выражением:

А если тебя кто-то задолбал, то ему можно сказать не грубое матное словцо (которое является синонимом слова «совокупление»), а что-то вроде:

И напоследок

Перестать ругаться матом очень трудно. Некоторые люди считают, что бранная лексика — в крови русской души. Но не стоит забывать о том, что элегантная, воспитанная девушка всегда следит за тем, что и как она говорит. Чтобы очистить свою речь, тебе достаточно запомнить четыре вещи:

Осознай, что тебе нужны перемены и мат тебя не красит
Пойми, в какие моменты жизни ты особенно часто используешь матерные слова и постараться проработать эту сферу
Будь внимательней. Слово вылетает изо рта очень быстро — так что здесь лучше 7 раз подумай, 1 раз скажи
Оставаться смешной или брутальной (если это часть твоего образа) можно и без нецензурной лексики в лексиконе. Прокачай свою харизму!

Можешь придумать себе маленькое наказание и за каждое бранное слово складывать в специальную копилку по монетке, только вот когда она наполнится, деньги отдать маме или на благотворительность (но точно не потратить их самолично) — тебе будет тяжело расстаться с матом, но с деньгами, поверь, гораздо сложнее 😉

Подписывайся на ELLE girl!

в Telegram ◽ в Viber
в ВК ◽ в Zen
в ВК про Корею

Алиса Карпенко

Теги

Ты же леди
этикет

Замена мата на культурные слова

На чтение 10 мин Просмотров 786 Опубликовано 16 октября 2020

(Актуален для всех стран и народов)

Для Вас уже не новость, что за поганый мат людей мгновенно увольняют из приличных заведений, жестоко избивают и даже калечат. Это факт.
Однако запретить человеку свободно выражаться в демократической стране нельзя.
И это тоже факт.
Но не знать, что такое свобода – тяжкий грех и возврат к унизительному рабству!
Христианам известно, как дьявол призывал к свободе – мол, делай всё, что хочешь!
На это Иисус отвечал:
– Не поддамся искушению, ибо истинная свобода – это умение ограничить свои желания!
Иными словами свобода – это умение управлять собой.
С другой стороны современная медицина утверждает, что главное отличие здорового человека от больного в том, что здоровый человек понимает о чем говорит, а больной не задумывается над потоком идущим из его уст и портит воздух смрадными словами.

А, как известно, «в начале было слово»! И всякое слово заключает в себе конкретный смысл, образ и действие. Слово имеет способность оживлять и жить, и если в процессе произношения думать о чем говоришь, то в сознании возникает живая и ясная картина.
Попробуйте сознательно, то есть, не в гневе произнести любое нецензурное выражение, внимательно рассмотрите ожившую картину и Вы увидите, какую дрянь можно легко произвести на белый свет своим языком!
Теперь осталось только вспомнить о другом человеке, находящемся рядом.

Как это ни странно, именно другой человек есть единственное наше мерило. Если нет другого человека, то нет и нас!
И вот, отсюда наша простая цель – посредством игры в словотворчество отойти от зловонного мата сперва к обдуманным выражениям или выражениям, заменяющим мат отвлеченной звуковой энергией, а затем и вовсе научиться усмирять свой гнев, как источник злословия. И как пример перехода к изобретательству, предлагаем вам в качестве первого шага альтернативный

и не очень крепких

ФРАЗЫ И СЛОВА
НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ

Мать тебя в четыре хода!
Пусть земля тебе будет уткой!
Вот! Потомки Петра и Суворова!
От кого сиренью пахнет!?
Какой это сударь проехался мне по ноге?
Мать Олега Вещего! (протяжно)
Милостивый государь!
Что за шутки в доме престарелых!
Попка колбасная!
Дядя Петя! Я ж забыл в ванной воду-то выключить!
Псих одноразовый!
На базаре выходной!
Ящерец хладнокровный!
Засупонь вожжу в черессидельник!
Дерево дереву мать!
Воробей недострелянный!
Прыгаешь, как беременный попугай!
Барсук барсука барсучит барсуком.

Позабыл дружок, как чубоны в глазах погашают!?
Ситечком по барабану!
Хрен редьке!
Чайником по барабану! (более крепкое выражение)

Сокровище нации!
Банан недоеденный!
Пробудись, дитя природы!
Грусть-печаль моя несусветная!
Бесконечная ломота с потяготой!
Да ты поприще-то подними своё!
Блудный пасынок трудоголика!
Так твою тётеньку перетак!
Мать профессора сына матери!

Язва народная!
Пьяный выползок!
Закати свои глаза!
Пусть идут неуклюже!
Качки коматозные!
Нерожалая ты мать-марихуана!
Колпачок героиновый!
Нюхай камушки!
Ко мне, Мухтар!

О ВЫСОКОМ НАЧАЛЬНИКЕ,
НО СОВСЕМ НЕ НАРОДНОМ ЗАСТУПНИКЕ

Соловей-щелкунчик!
Возлагалище наших надежд!
Чтоб твой сыно еду у тебя отнимал!
Над тобой даже кошки смеяться не могут!
В пустом стакане ложкой брякать!
В голове температура!

Эй, воспитательница!
Вот, Пилат!

ОБНАГЛЕВШИМ
МЕНЬШИНСТВАМ – ЭРОТИКАМ

Срамотень-срамотятина!
Обморок занавесочный!
Сексопаты на банной горе!
Заболоченное царство!
Озабоченное чадо!
Дитя разврата!
Общественная каналолизация!
Ой, да ну тебя в кусты!
Сгинь, печаль моя, в пустыню!

Чтоб тебя на скрипке играть каждый день заставляли!
Клеветать тебя матом в шестнадцатый день!
Колобок стоеросовый!
Как колючка верблюжья в промежности!
Короед и вредитель мичуринский!
Не зуди меня, Кондратий!
Забарсучил барсук!
Педаль Кржижижановского!
Седьмой тянитолкай лошади Пржевальского!
В крайнем случае, надо сказать: – Многоточие!
И совсем уже в крайней крайности: – Страшное многоточие!

Чтоб всю жизнь у тебя был вокзал!
Тётя кошка!
Начались опять в садах мичуринские чтения!
Конь Мазандаранский!
По горшку горшком и в репу!
Чтоб вам жить душа в душу!
На базаре магазин!

Клизма ядовитая!
Психопаралитик!
Дерби скотоконские!
Забибикайся, друг мой потерянный!
Как тебе сказать-то, чтоб не больно было?
Не мешай твоим ближним любить тебя!
Заткни свои слова обратно!
Что ж вы так, люди добрые!?

И тому подобное.

Налетели опять вороноиды!
Заметались опять сатаноиды!
В прозу вас, окаянные!
Хватит бисер метать!
Чинганчгук с большой дороги!
Непроветренный сортир!
Слизняки и «любимцы народные»!
Закати свои липкие очи! (глазки липучие)
Плоть живородящая!
Чтоб у вас дети всегда были смирные!
Председатели поднятой целины!
Мазлогномики! (маленькие злобные гномики)
Как киста за пазухой!
Ах ты, враг и убивец старушачий!
Чурка торговая!
Клапан противозачаточный!
Чтоб юстиция вас заколодила!
Ах, коррупция, дочка рэкета!

Коллективный член партии!
Серп и молот тебе, дорогой человек!
Бородавка на теле товарища!
Не толкись тут, как курица!

И тому подобное.

ЗАЗНАВШЕМУСЯ НЕДОУМКУ (СНОБУ)

Тоже мне граф Монтеклистир!
Деревянное детище!
Сяфка беспонтовая! (известное скорбное выражение)
Здравствуй! Здравствуй, минингит!
Сверток недоношенный!
Конь египетский!
Баран с баранессой!
Прах праматери праотца твоего и прапрадеда!
Ох, дружочек ты мой слабоумненький!

Словоубийца!
Семь пятниц во лбу!
Деревянный попугай!
Мазурик заплечный!
Амфибия двуликая!
Манька фестивальная!
Можно послать таких в никуда: – А пошёл-ка ты насын! (nothing)

ПОСЛАНИЯ В НАРОДНОМ СТИЛЕ

Растудыть твою через плетень!
Через пень в колоду жерди, елками об коромысло!
Поди баба в огород!
Да, пошел ты через гору!
Лешак и нечистая сила тебя унеси!
Вразнотык оглоблями в телегу!
Мать тебя в ГКЧП! (Государственный Комитет по Чрезвычайным Происшествиям)

Ругаться можно так же словами научными, географическими терминами, названиями городов и даже именами и фамилиями:

Бубла!
Гомозигота!
Ну! Антилопа гну!
Шишка геморройная!
Всё! Данилка пришёл!
Что совсем сгондурасило?
Умный прямо, как астроном!
Ну, ты календула, поворачивай свои календулы обратно!
Вятское младенчество! (Вятская провокация!)
Страна попугаев и диких ослов! (В любой стране есть и те и другие)

Часто совсем непонятное выражение помогает сбросить злую энергию и облегчить ослабшую душу:

Интерфакс тебе по Интернету!
Хордой по катету!
Всё! Финики! (всё плохо)
Всё кругом финики! (всё прекрасно)
Дефолт! (иностранное очень страшное слово)
Шишка Мересьева!
Фанерохирург!
Баушка блудная!
Поздравлямские каникулы!
Бурда модерн ёк-кирдык!
Лошадь конская!
Ты чё!? Воды наелся?
Чмырло-чувырло!

Планка притворная!
Чтоб ты вздох или выдох!
Раскалённая клизма кровавая!
Сорок пьявок тебе в дышло!
Деревянное косоглазие!
Шиголка сиклявая!

Список может продолжаться бесконечно, но лучше запомнить одно общее правило: когда Вы не в силах сдержать буйный гнев, скорее бегите в отхожее место.
Желаем Вам победы! Надеемся, что в дальнейшем Вы так же успешно освободитесь и от подобного злословия и достигнете обычной красоты общения!
И не забывайте, что в уголовном кодексе Российской Федерации находятся статьи об ответственности за нанесенные оскорбления!

Дубликаты не найдены

Хуевая идея. Хуевая потому, что глупая.

И специально для вас:
Ваша идея далека от совершенства. Увы, вы не продумали все аспекты.
Дума твоя хуева, хуева иже бестолкова.

Отвечая на деловой звонок, говорить “Чё”, “Да” и “Какого хрена” стало старомодно. В словаре интеллигентного человека есть нужное слово: “Внемлю”.

Если неологизм с перепугу забылся, можно заменить фразой: “Кому я понадобился?”, произнесенной со МХАТовским драматизмом.

На нежелательные вопросы, на которые просится немедленный ответ “а тебя *бет”, есть замечательная фраза: “Вам, сударь, какая печаль?”.

Целый ряд идиоматических выражений типа: “*б твою мать” или “ну, ни *уя себе?” заменяется фразой: “Больно слышать”, произносимой с шекспировским трагизмом.

В ходе обмена мнениями аргумент “да я те ща в табло закатаю” по правилам образованных людей необходимо заменить выражением: “Голубчик, не утруждайте себя в поисках профанаций”.

Обращаться к коллеге: “Маша, восемь кофе без сахара со сливками и коньяком в третью переговорную, бегом” ныне неправильно. Просить об одолжении необходимо так: “Дорогая барышня, да не будет вам в тягость?” и далее по тексту.

В случае если приходится выразить свое отношение к точке зрения коллеги, не совсем совместимой с понятиями порядочности и морали, современный словарь предлагает, например, вместо: “вот ты пид*р-то грязный, а” употребить: “Ох, и плутоват же ты, шельма!”

Далее: “Х*йло, за базар ответишь!” — “Я недосягаем для ваших дерзновенных аргументов и дедукций”.

“Снимись с ручника, тормозила ты редкостный” — “Да вы просто рутинер, милейший!”

“Сам понял, что сказал, еб*нашка?” — “Ваши слова, уважаемый, — бурлеск чистой воды. Равно как и вы — акциденция современности”.

Обращение к товарищу во время затянувшейся презентации: “А не пора ли нам съеб*ться?” находит отражение во фразе: “Как ты находишь эту буффонаду?”

И, наконец, расхожие выражения восторга в рассказе о новой сотруднице по соседству: “Та-а-ака-ая жопа (ноги, грудь)!” переводятся на современный так: “Лично я экзальтирован её инвенцией”.

Словарик для замены матерных слов культурными аналогами:

Ох…еть! — Я поражен!

Эти пид….ы — люди нетрадиционной ориентации или в данном случае они не правы

Какая нах… разница — разница не принципиальна

Пошел на х… — не отвлекайте меня, я занят!

Зае…ли — простите, вы слишком назойливы

Что за х…ня? — мне кажется, где-то ошибка

Бл…дь! — меня переполняют эмоции

Распи…яй — ваша мера ответственности оставляет желать лучшего

Прое…ли — кажется, мы что-то упустили из виду

Ох…ли, что ли? — ваше поведение не соответствует моим ожиданиям

Эта х…ня — всем известный предмет

За это нужно вые…ать — я буду вынужден сообщить об этом начальству

Б…ха-муха — боже мой!… твою мать — вау!

Пи..ец – упс, небольшой коллапс вышел…

Пиз.оболы! – а теперь по существу вопроса!

Какого х*я тебе надо? — Что именно Вас интересует?.

Всякая пое*ень — Широкий ассортимент товаров.

Бля буду! — Фирма дает гарантию.

Где тока таких мудаков берут? — Оставьте координаты вашей фирмы.

Засунь себе в… — Нуждается в доработке.

Отвечаю нап*дора! — Лично проконтролирую выполнение.

Я тебя в рот еб*л! — В данный момент Ваше предложение нас не интересует.

Че за х*йня? — В этом пункте допущена ошибка.

Вот же ж б*ядь какая! — Скажите, что Вы заканчивали?.

х*й тебе в жопу! — Скидки не предусмотрены.

П*др штопаный — Клиент.

Овца еб*ная — Клиент.

Х*ило очкастое — Перспективный клиент.

Зае*ал уже — Что Вы еще хотели бы узнать?.

там такое.. х*й прассышь — Высокотехнологические разработки….

Пошел на х*й! — Обратитесь к моему коллеге…

«Какими цензурными и красивыми выражениями можно заменить мат, не теряя эмоциональный окрас?» — Яндекс Кью

Есения Павлоцки об истории русского мата и его сегодняшней функции в языке – Газета.Ru

Разговоры о русском мате в публичном поле всегда приобретают социокультурный оборот. Мы постоянно обсуждаем, как его использовать, можно или нельзя это делать, стоит ли его уже запретить и как это лучше сделать — законодательно, например. Вот сейчас пытаются ограничить эту лексику в соцсетях, что широкая общественность активно поддерживает (или осуждает), РПЦ высказывается за полный запрет мата в русскоязычном сегменте интернета.

Однако никто всерьез не задумывается, откуда вообще в русском языке взялась обсценная лексика и какова ее природа. Мы удовлетворяемся поверхностным представлением о том, что мат пошел от монголо-татар, или тем, что слышали краем уха о берестяных грамотах XII века. Почему-то куда больше науки нас интересует правовая или околоправовая повестка.

Мы готовы бесконечно обсуждать, почему Сергей Шнуров ругается в песнях, а Иосиф Пригожин это осуждает, — нам интереснее быть свидетелями вечного спора между сакральным и профанным в лице артистов и политиков. Но прежде чем разобраться с сегодняшним состоянием мата, хорошо бы уделить внимание научному аспекту.

Мат — это табу, то есть сакральный, культурный и естественный запрет по самой своей природе. Очевидно, настолько сильный и пугающий, что у нас даже появился закон, запрещающий мат в искусстве. Запретить запретное — это достойный уровень постиронии, но интересно другое: почему эти слова имеют такой странный статус и почему именно они?

Теория про иго наукой даже не рассматривается: никакие злобные татары ничего нам не насаждали, и ничего мы из их сакральных низов не черпали. Все основы русских матерных слов — славянские.

Не используя сами слова, чтобы не фраппировать аудиторию и не вызвать праведный гнев надзорных органов, уйду в этимологию — науку о происхождении слов.

Слово, которым мы называем мужской половой орган, имеет праиндоевропейские, общеславянские и праславянские корни, и что самое удивительное — те же, что и у вполне цензурного слова «хвоя». Оба объекта — нечто вытянутое с семенем на конце.

Женский половой орган пришел к нам из праиндоевропейского, а родственник его обнаружился в праславянском языке (там это был глагол, который можно было бы обозначить словом «трахать»).

Очень похожий на современный, но праславянский корень можно найти и у матерного глагола, означающего «совершать половой акт».

В эту веселую компанию включают четвертое слово, на первый взгляд безобидное: древнерусское «блясти» — «заблуждаться, ошибаться»; его старославянский родственник означал «лгать, обманывать». У них есть и английский братец blend — «перемешивать». Вот вам и еще одна загадка: как в современном языке сосуществуют нейтральное слово «заблуждаться» и та его родственница, которую нельзя называть на законодательном уровне? То же справедливо и для «хвои», о чем мы уже говорили.

Почему же этим ребятам досталась такая непростая судьба и что еще хуже — праведный гнев Иосифа Пригожина? Дело в том, что именно обсценная триада была необходимым элементом магических действий и языческих ритуалов, связанных с совокуплением. То есть слова, называющие половые органы и сношение, прежде имели очень большую силу. Для древнего человека мат — это заклятие, слово-действие.

Ученые предполагают, что мат появился в период мифологического матриархата и культа Матери-Земли. Тогда основой верований наших предков был сюжет о браке Земли и Неба. Небо оплодотворяло Землю — Земля давала плоды. Их любви пытался помешать пес или волк — он же змей в более позднем библейском сюжете. Естественно, помешанные на почве культа почвы, наши предшественники наплодили множество ритуалов, связанных с «беременностью» земли. В том числе они сами катались по ней, имитируя совокупление. Конечно же, те самые магические слова были необходимы во всех свадебных и сельскохозяйственных ритуалах.

Пока все выглядит довольно безобидно и никак не объясняет, при каких обстоятельствах «три главных слова» получили свои проклятые гены.

Подсказку дает Б.А. Успенский — советский и российский лингвист, историк языка и культуры. В своей работе «Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии» он рассказывает о ключевой для русского мата формуле: «пес *jebh- твою мать». Современное «*jebh- твою мать» — это усеченный вид исходной формулы (то есть уже без пса). Обратите внимание, что современный глагол совокупления стоит в форме прошедшего времени «(что делал?) твою мать», а действующий субъект (пес) — утрачен. Сегодня мы пользуемся этой формулой как восклицанием, не направленным ни на чью мать.

Лингвисты, культурологи, семиотики и антропологи предприняли попытку реконструировать магические практики, в которых эта формула могла существовать, — и тут все прояснилось.

В.Ю. Михайлин, филолог и антрополог, в своей работе «Русский мат как мужской обсценный код» предлагает нам по-настоящему страшный сценарий. Итак, Бог-Небо (или Громовержец) и Мать-Земля состоят в браке. Им противостоит хтоническое божество, принявшее обличие пса/волка, который как раз эту самую Землю, скажем так, совокуплял и таким образом бессовестно делал из нее блудницу.

Кстати, пес/волк обитал как раз там, где ему обитать положено и сегодня, — в лесу. Но не в простом лесу, а в месте трансформации: наши предки верили в то, что для перехода на новый уровень жизни в новом статусе (невеста — жена, мальчик — мужчина/воин) нужно пройти длительный и тяжелый обряд перерождения — инициацию. Территорией такого превращения считался лес — место смерти.

Там, вдали от чистых, плодящихся на святой земле женщин, обитала всякая нечисть. Например, Яга, жрица инициации, намывающая будущих покойников (ведь из большого уважения к Земле тело перед похоронами нужно как следует помыть). Туда же вывозили невест — покойниц, которые должны оплакивать свой последний час перед смертью и рождением в новом статусе жены. Хороший тамада и конкурсы интересные.

То, что делается в лесу, должно остаться в лесу и строго запрещено на территории действия домашней магии. Неосвоенная природа — место охоты и войны — была противопоставлена магическому «культурному центру» — месту женской природы. Именно в лесу молодые люди проходили инициацию, которая состояла в их магическом превращении в волков. Спонсором веры в это действо было синкретичное мышление наших предков и доступные им галлюциногены.

В работе доктора исторических наук, антиковеда А.И. Иванчика «Воины-псы: мужские союзы и скифские вторжения в Переднюю Азию» читаем, что для всего индоевропейского ареала, а также для многих других, не-индоевропейских народов, доказано существование воинских мужских союзов, члены которых считали себя псами/волками. Мужчины-волки должны были жить вдали от поселений и вести себя по-волчьи. Иванчик пишет: «Очевидно, с тем же представлением связана индоевропейская правовая формула, согласно которой убийца «становился» волком, из которой развились значения «человек вне закона, преступник». Вот они — истоки интереса современных заключенных к «волчьей» теме.

Итак, в общей для всех системе перехода из одного социально-возрастного класса в другой мужчина должен был пройти «волчью/собачью» стадию. Результат прохождения инициации — целая куча бонусов: повышение социального статуса, право на брак, на зачатие детей и на самостоятельную хозяйственную деятельность.

Воины-псы вытеснялись в хтоническую зону, а их попытка войти на «человеческую» территорию рассматривалась как осквернение этой территории, насилие над землей-кормилицей. Вернуться к человеческой жизни в новом статусе взрослого мужчины «пес» мог только пройдя финальную стадию обряда инициации, равносильную обряду очищения.

Инициация псов подразумевала неприемлемые в обычных условиях поведенческие стереотипы и демонстрацию маскулинного, табуированного в обыденной жизни поведения. В общем, агрессия, волчья дикость и прочая ликантропическая жесть. В нашем цивилизованном мире мужское «пойдем выйдем» и «отскочим побормочем» — это старый добрый первобытный след желания исключить из конфликтной ситуации всех «магически несовместимых» с ней участников. Дворянские дуэли вдали от жилых помещений и не вовлеченных в конфликт людей — туда же. Как видите, необязательно жить с волками, чтобы по-волчьи выть и наследовать их ритуалы.

Так вот проклятие «пес *jebh- твою мать», по предположению ученых, могло быть формулой магического уничтожения оппонента. Все просто: если пес оплодотворил твою мать, то ты: сын хтонического чудовища, противопоставленного Небу; сам песий сын и сам такое же существо; твоя мать, пережившая коитус с псом, — не женщина, а сука. Таким образом, услышавший в своей стае это проклятие больше не является человеком ни по отцу, ни по матери, ни по месту и обстоятельствам зачатия — он трижды проклят.

А вот и ответ на вопрос о том, почему же наша безобидная блудница попала в группу запрещенных слов: женщина не могла встретиться с псом на территории домашней магии — для этого ей нужно было попасть в лес, заблудиться и остаться там без родственников-мужчин. Такая женщина лишается всех территориально обусловленных магических оберегов и становится законной добычей волка.

Что же насчет остальных матерных слов? Названия частей тела не должны были стать табуированными сами по себе — тем более учитывая особенности прокреативной магии: культ фаллоса и культ плодородия были связаны с жизнью, плодами и деторождением. Так вот, предполагается, что свой табуистический статус слово на букву «х» и слово на букву «п» получили именно в связи с употреблением формулы пса. То есть половые органы участников совокупления — это не части человеческих тел, а половые органы пса и суки-блудницы, поэтому «х» и «п» тоже приобрели статус мата.

Теперь мы знаем, что матерная речь изначально была именно территориальным и гендерным кодом, резко табуированным в «человеческих» магических зонах. Даже теперь, когда мат блокируется в основном из-за его инвективных, «ругательных» функций, у него все еще остается магическая «наследственность» — до недавнего времени его нельзя было произносить при женщине, мат сохранял свои функции мужского обсценного кода.

А что сейчас? Социальные табу утратили первоначальный мифологический смысл, гендерный код отвалился (теперь женщины матерятся наравне с мужчинами), но песья речь до сих пор «оскорбляет слух» — вот такая мощная лексическая генетика.

Мат не печалится по поводу своей десакрализации — теперь у него есть целых 27 новых функций и бесчисленное количество производных. Чем дальше, тем больше он десемантизируется — то есть теряет конкретное значение и прорастает в повседневную речь. Обсценная лексика стала универсальной и в стилистическом отношении — малообразованный человек вставляет блудницу через слово за неимением широкого словарного запаса, а интеллектуал бравирует ею и даже «украшает» свою богатую речь, лихо сочетая половой орган с каким-нибудь термином. Молодое поколение, развращенное Моргенштерном и Шнуровым, использует его чаще, активнее и свободнее — в том числе в качестве «смазки». Скорее всего, эта ситуация будет только прогрессировать.

Меня часто спрашивают: а как ты сама относишься к использованию мата?

Как лингвист я не могу выступать с личным отношением к этой или любой другой лексике. Как и любые другие слова, мат обеспечивает определенную функциональность, а значит, он нужен языковой системе — в противном случае его просто не было бы. Нельзя рекомендовать или не рекомендовать, защищать или не защищать мат, да и в целом язык не нуждается ни в чьей защите.

Любая существующая единица, любая лексика, все, что мы называем языком, — это данность, как и окружающая среда вокруг нас. Мы ничего не можем сделать, даже законодательно — разве что обеспечить какие-то благоприятные условия, чтобы ситуация эскалировалась. Если мы запрещаем мат, например, в искусстве, то делаем запретное притягательным, обращая внимание на него. Далеко ходить не надо: сразу же после ограничения табуированной лексики в соцсетях исследователи зафиксировали увеличение ее количества в публикациях.

Так что, увы или к счастью — вне зависимости от взглядов, ни один формальный запрет не сможет повлиять на экспансию табуированной лексики. Шах и мат, Иосиф Игоревич.

Как перестать разговаривать матом и перейти на правильный русский

5 декабря 2016Жизнь

Хотя бранные слова не красят ни одного человека и все это понимают, избавиться от вредной привычки оказывается непросто. Лайфхакер разбирается, почему мы начинаем сквернословить и как приучить себя разговаривать без нецензурных выражений.

Примерно до середины XIX века сквернословие на Руси являлось уголовно наказуемым. Во времена царя Алексея Михайловича Романова за использование бранных слов человека подвергали публичной порке розгами!

Нецензурная речь всегда считалась признаком бескультурья и принадлежности к низкому сословию. Это был своего рода указатель: перед вами необразованный человек, ведущий сомнительный образ жизни и не стремящийся к позитивным изменениям.

Почему люди матерятся

Говорить о необразованности современных людей абсурдно. Сейчас как никогда окружающая среда предоставляет неимоверное количество ресурсов для повышения культурного уровня, саморазвития и творчества. Логично, что мат должен был стать обычным атавизмом. Так в чём же причина?

1. Потребность в защите и самоутверждении

Нецензурный язык — уникальное явление. Он существует, но разговаривать на нём запрещено обществом. Как известно, игнорирование правил происходит либо по наивности, либо от страха и безысходности. Так что любителей крепкого слова никак нельзя назвать счастливыми людьми.

Человек пытается скрыть уязвимость и неуверенность в себе за демонстрацией агрессивности, независимости и грубости.

Чем больше человек испытывает растерянность, дезориентацию в жизни, тем чаще прибегает к мату. Как напуганный и от того разъярённый зверь. Рычащий, шипящий и показывающий клыки.

В результате подростки матерятся из-за страха, что их не смогут принять настоящими. Проще самоутверждаться по общим законам стаи, быть как все. А взрослые, неся на себе огромный груз ответственности, матерятся, чтобы заглушить чувство страха из-за возможных неудач.

Самое печальное, когда люди используют мат в общении друг с другом. Оскорбляя и унижая собеседника, оппонент пытается самоутвердиться за счёт другого и хотя бы на секунду почувствовать своё превосходство. Пусть и неуместным с морально-этической точки зрения способом.

2. Леность ума

Действительно, зачем напрягаться и тратить энергию на правильное конструирование предложений, подбор выразительных слов и использование эффектных ораторских приёмов.

В конце концов, зачем тратить время, объясняя многословными витиеватыми фразами то, что можно выразить за секунду одним словом.

Произнесённое «бл…» с разной интонационной окраской позволит сберечь спящий мозг и не тревожить память. Разочарованно: «Ну что же вы, уважаемая Клавдия Петровна, снова забыли о существовании нового образца для написания служебных записок». Агрессивно: «Коллега, неужели вы не видели, что ставите этот тяжёлый ящик прямо на мою ногу». Восхищённо: «Посмотрите, как необыкновенно красиво вокруг!»

Возможность полноценно и красиво общаться заменяется бесполезным мычанием разной длительности и тональности. Постепенно словарный запас истощается, и говорить на правильном русском языке становится всё сложнее и сложнее.

3. Постоянное напряжение и стрессы

Давно доказано, что мат кратковременно помогает выпустить пар и снова почувствовать себя в работоспособном состоянии. У современных людей хватает причин для стресса и конфликтных ситуаций.

Человек использует нецензурную речь как защиту от внешнего мира. Он словно ощетинившийся ёжик.

Такой человек постоянно испытывает настолько сильный психологический дискомфорт, что раз за разом просто перестаёт замечать проблемы других людей, становится менее участливым, доброжелательным.

И эта модель поведения переносится на всё мироощущение, формируется негативное самовосприятие, начинают раздражать другие люди, события. Доказано, что матерные слова повышают уровень адреналина, температуру тела и давление. Как алкоголь или наркотик.

Человек понимает, что его начинает засасывать в разрушительную воронку агрессивности, раскола межличностных отношений, отсутствия понимания себя. Он теряет контроль над собой и своей жизнью.

Как перестать ругаться матом

Получается, что мат не существует сам по себе, а является побочным эффектом негативных изменений, происходящих в человеке.

Бесполезно заставлять себя не ругаться матом. Нужно найти первопричину и разобраться в себе.

Уделите немного времени самоанализу. Возьмите бумагу и ручку, удобно расположитесь в любимом кресле, расслабьтесь. Записывайте свои идеи и размышления.

Постарайтесь вспомнить, что стало предпосылкой для использования мата в вашей речи. Выпишите на листок поступки и слова других людей, ситуации, из-за которых вы обычно ругаетесь.
Насколько нецензурная лексика помогает вам и при каких обстоятельствах? А в чём её использование мешает?
Представьте, что вы перестали материться. Стало ли вам более комфортно? Или, напротив, хочется вылить накопившуюся агрессию и негативные эмоции в других формах?
Насколько сильно вам необходим мат?

Проанализируйте свои ответы. Продумайте план действий по возвращению в вашу речь прекрасного русского языка на основе приведённых рекомендаций.

Измените отношение к людям и обстоятельствам. Поняв причины, вызывающие в вас желание ругаться, постарайтесь либо изменить к ним отношение, либо вычеркнуть из жизни.

Например, вы материтесь за рулём. Понятно, что вы внутренне постоянно переживаете, неся ответственность за пассажиров и сохранность машины. Пешеходы, снующие через дорогу где попало и лихие водители воспринимаются вами как потенциальная угроза. Вы боитесь, это нормально.

Но есть ли смысл распаляться и сквернословить, снижая тем самым концентрацию внимания за рулём? Другие участники движения вряд ли обратят на вас внимание, и мат не изменит общей ситуации на дороге. Может быть, проще выдохнуть и, напевая любимую мелодию, спокойно доехать до дома в прекрасном настроении, не накручивая себя.

Учитесь расслабляться. Снимать напряжение можно занимаясь спортом, медитацией, любимым хобби, проводя время с близкими людьми или на природе. Научившись выделять для себя время и снимать напряжение, вы заметите, что реже и реже прибегаете к нецензурной речи.

Укрепляйте уверенность в себе. Нельзя бесконечно самоутверждаться за счёт других людей. Вам необходим собственный внутренний стержень, ощущение себя как личности, которую вы уважаете, цените и любите. Тот, кто уверен в себе, обладает внутренней силой и крепким духом, никогда не позволит себе унизить человека и пройтись по его самолюбию.

Старайтесь контролировать эмоции. Самый действенный вариант — посчитать мысленно до десяти прежде, чем ответить неприятному для вас человеку или отреагировать на сложившуюся ситуацию. Замените нецензурные слова на альтернативные выражения из нормального русского языка. Для привыкания понадобится немного тренировки и терпения.

Постоянно развивайтесь. Не останавливайтесь на достигнутом. Читайте больше качественной литературы, пополняйте ваш словарный запас. Проходите интересные курсы на виртуальных образовательных площадках, повышайте свою квалификацию, осваивайте смежные специальности, интересуйтесь миром. Ставьте новые цели, мечтайте, двигайтесь вперёд.

Это придаст вам уверенности в себе, внесёт позитивные изменения в вашу жизнь. Вполне вероятно, что вы познакомитесь с интересными людьми, с которыми приятно разговаривать и без мата. Кроме того, вы научитесь получать удовольствие от использования красивых и насыщенных оборотов речи.

Незаконная буква Ё

Иван Толстой: Я сказал, что наша программа входит в серию “Алфавит инакомыслия”, но это неверно – она выбивается из этой серии. Но это не сразу очевидно, по крайней мере для меня. Дело в том, что мы посвятили ее русскому мату, как частному случаю инакомыслия. Есть мнение, что мат не есть разновидность инакомыслия. Я хочу, Андрей, для начала, задать вам вопрос: когда вы впервые услышали матерщину?

Андрей Гаврилов: Трудно сказать. Наверное, в каком-нибудь нежном возрасте. Я не очень согласен с тем, что матерные выражения или матерный язык это выражение инакомыслия, более того, я знаю целые слои населения, где инакомыслие – это отсутствие мата. В любом случае, можно на эту тему поговорить.

Я знаю целые слои населения, где инакомыслие – это отсутствие мата

Но я помню одну вещь про себя. У Набокова в “Лолите”, в той сцене, ради которой “Лолитой” зачитываются шести-семиклассники, автор говорит, что для Лолиты физическая близость была чем-то, что присуще только миру детей или подростков, – чем занимаются взрослые для продолжения рода, ее совершенно не волновало. Вот примерно такое же у меня было отношение к мату. Я долгое время знал, что это язык грубый, скрытый, тайный, но язык подростков. И когда я впервые услышал, как на нем разговаривают взрослые, это меня немножечко шокировало и поразило. Я был абсолютно уверен, что это наш язык. Откуда он взялся, я, конечно, даже не думал. Но сколько мне было лет тогда, я сказать не могу. Если я пытаюсь вспомнить, у меня какие-то страшные воспоминания о пятилетнем возрасте, о четырехлетнем возрасте, чего по идее быть не должно было, учитывая всю обстановку в семье, в нашем окружении, даже во дворе, в котором я рос. А у вас?

Иван Толстой: Мне было ровно пять лет, и я великолепно помню обстоятельства. Это был двор, игра в футбол и после нее – какие-то посиделки. Кто-то, сидя на мяче и перекатывая его под попой, рассказывал анекдоты, в том числе абсолютно матерный анекдот, в котором все нормальные предметы были заменены матерными словами. Анекдот показался мне очень оригинальным и довольно смешным, во всяком случае заслуживающим немедленного пересказа моей сестре, которая была на полтора года меня старше. Она тут же донесла родителям, негодяйка такая, папа вызвал меня и объяснил, чтобы я был осторожен в употреблении всех этих слов. Нисколько меня не ругал, ухмылялся криво. Я не мог бы его рассказать, разумеется, сейчас в эфире. Анекдот очень тупой, очень назывной и прямой, но это была маленькая школа, такой маленький курс всей матерной лексики, которая могла быть включена в очень короткую сюжетно нелепую историю. И до сих пор мне кажется, что эти слова действительно в обществе произносить нельзя. Для меня лично, персонально, они табуированы, я вздрагиваю, когда я, особенно в России, на улице или в транспорте, слышу матерную брань. А вы, Андрей, как вы реагируете на мат вокруг вас?

Андрей Гаврилов: Я реагирую отрицательно, если сказать кратко, это не тот язык, который для меня допустим в качестве открытого языка в обществе, хотя я совершенно спокойно воспринимаю матерные выражения в произведениях литературы, в песнях, в кино. Если я вижу, что это действительно подчеркивает характер героя, то это меня заключает в какую-то капсулу, на меня это не производит ни малейшего отрицательного впечатления. В фильме Кирилла Серебренникова “Изображая жертву” есть знаменитый матерный монолог, который я воспринял совершенно спокойно, потому что герой не мог говорить по-другому. А что касается того, о чем говорите вы, – общественного транспорта, на улицах – меня это коробит, хотя я не могу не заметить, что сейчас те выражения, которые мы считали (и я до сих пор считаю) недопустимыми, стали намного более распространены и теряют немного свой отрицательный, недопустимый вес. Они остаются очень грубыми, остаются бранными, но перестают быть табуированными. Это, по-моему, очень интересный процесс.

У меня такое впечатление, что у нового поколения эти слова имеют чуть-чуть другой смысл. Не значение – подростки прекрасно его понимают. Я так уверенно об этом говорю, потому что я живу напротив школы, и когда я гуляю с собакой, а старшеклассники прогуливают уроки, я погружаюсь невольно во всю эту их словесную атмосферу. Вот если для нас каждое табуированное слово, подсознательно или нет (пусть в этом разбираются психологи), имело вполне конкретное физиологическое значение, сразу где-то внутри тебя вставал образ того, что это слово обозначает, то для нового поколения, мне кажется, эти слова потеряли физиологичность. Они остались грубыми, они остались бранными, они прекрасно знают, что эти слова означают, но физиологичности в ругательстве, в употреблении этих слов уже нет. Если раньше ты посылал человека куда-то или на что-то и вставал образ, куда именно (у знаменитого американского комика Ленни Брюса был целый монолог, целый номер про то, что если уж тебя туда посылают, значит там, наверное, хорошо, и он тоже представлял себе, конкретизировал, что означает то или иное слово), то сейчас тебя просто грубо послали подальше. И если мне нужно сделать усилие, чтобы оторваться от физиологичности выражения, то молодым людям сейчас надо сделать усилие, чтобы представить себе физиологичность этого выражения.

Мат превратился в связку и смазку, в союзы и предлоги

Иван Толстой: Согласен, мат превратился в связку и смазку, в союзы и предлоги, которые совершенно не нуждаются в этом своем плотском, физиологическом и анатомическом выражении. Более того, я бы даже сказал, что грамматика напоминает и подсказывает, что это так, как вы говорите, потому что послать на три буквы раньше писалось “иди ты на…” и потом три буквы, а теперь пишется слитно, особенно в интернете. Или – “мне пофиг”. Я употребляю приличный вариант этого выражения. Опять-таки, “по” с трехбуквенным словом пишется в фейсбуке (или на олбанском языке, как недавно говорили) слитно, и это означает что-то совершенно другое, это экспрессия, которая имеет коннотацию совсем не в анатомии и не в физиологии.

Но прежде чем перейти к тому, с чего я начал, то есть возможности инакомыслия, выражаемого матом (и вы отрицаете эту возможность, и не только, кстати, вы), давайте коснемся словарного определения, что такое мат. Интернет провел за нас необходимую базовую работу, сведя в небольшую статью многие знания. Я процитирую. Даже не буду говорить, откуда, потому что у меня получилась сборная солянка.

“Русский мат или матерный язык, матерная ругань, матерщина, устаревшее – лая матерна, – в русском и близким к нему языках это бранные слова и выражения, употребление которых не допускается общественной моралью, предназначенные преимущественно для оскорбления адресата или отрицательных оценок людей и явлений. Матерными считаются высказывания, в состав которых входят слова, образованные от матерных корней. Список таких корней определяется по опросам носителей языка и традиционно содержит от четырех до семи общеизвестных корней”.

Я должен сказать, что в целом ряде словарных статей в интернете абсолютно все матерные слова и выражения приведены, более того, эти статьи приближены или оказываются совершенно научными в лексикографическом смысле этого слова, так что желающие могут все прочитать, даже поинтересоваться этимологией, корневым происхождением этих слов. Это корневое происхождение весьма любопытно. И интернет утверждает, со ссылками на авторитетные источники, что мат вовсе не татарского лингвистического происхождения, не монгольского, а общеевропейского, по-видимому, индоевропейского, и у меня есть и собственные наблюдения на этот счет. Увы, они не для эфира. Я знаю одну французскую красивую фамилию, которая происходит от трехбуквенного матерного слова, только во французском языке она звучит чуть по-другому. А ведь кажется – красота, медитеранийство, красное вино, вкусные сыры…

Так вот, интернет утверждает, что исходный смысл слова мат – голос. Он дошел до нас в словосочетаниях вроде “кричать благим матом”. Но в белорусском языке, родственном русскому, с этой версией не согласны. Есть выражение “скакать лихим матом”.

Выражение “трехэтажный мат”, которым в русском обычно “облагают”, характеризует не сложное построение оскорбительной фразы, а использование в ней явлений разнородных по языковому происхождению

По общепринятой версии, старорусское слово “мат” выводится от “мать” и является сокращением выражения “матерная брань”, “материться”, “посылать к матери”. Выражение “трехэтажный мат”, которым в русском обычно “облагают”, характеризует не сложное построение оскорбительной фразы, а использование в ней явлений разнородных по языковому происхождению.

Очень много ссылок, примеров, цитат из самых разных авторов, словом, все желающие могут с этим познакомиться. Перейдем к высказываниям участников нашей программы, Андрей?

Андрей Гаврилов: Я сначала хотел бы пояснить, почему вдруг у нас с вами возникла мысль (вы, возможно, с ней согласны, я не согласен), почему мат – это признак инакомыслия. Понятно, что очень интересно проследить его происхождение, понятно, что этимология каждого слова или выражения может быть совершенно неожиданной, может быть лингвистическим откровением, но откуда взялась мысль о том, что это может быть признаком инакомыслия? Мне кажется это очень интересным, потому что, насколько я понимаю, в советское время, когда регулировалось абсолютно все, до последней запятой, регулировался и язык, на котором говорили люди в реальной жизни, в книгах, кино и театре. И он был зарегулирован настолько, что некоторые выражения, вполне безобидные и не матерные, тоже считались мало допустимыми, просто потому что они были грубыми. Оттуда же взялся этот анекдот про двух ремонтников в школе, которые утверждали, что они никогда не ругались матом, а наоборот, вежливо просили: “Будьте добры, пожалуйста, перестаньте мне капать расплавленным оловом на лысину”.

Иван Толстой: Замечательный был анекдот.

Андрей Гаврилов: Именно потому, что партийная идеология пыталась проникнуть даже в живую человеческую речь. И вот тогда признаком недовольства этой идеологией, с моей точки зрения (не инакомыслием, но недовольством), и стал матерный язык. В одном из концертов Галич предваряет свою песню словами, что там будут некоторые выражения, “но мы же все люди интеллигентные, мы понимаем, для чего я их туда ввел”. И поет песню, не смягчая некоторые строки. Мне кажется, что признаком инакомыслия мог бы стать матерный язык (с моей точки зрения, так и не стал) именно потому, что это была форма внутреннего протеста против сглаженного, абсолютно обезличенного, лишенного всяких эмоций официального русского языка.

Это была форма внутреннего протеста против сглаженного, абсолютно обезличенного, лишенного всяких эмоций официального русского языка

Иван Толстой: Полностью с вами согласен, что это некая форма эскапизма, возражения, упрямства или показывания некоей лексической фиги в кармане, когда зарегулированная лексикография, словоупотребление входят в противоречие с живой человеческой природой, с эмоциональным миром человека, и он хочет выплеснуть свои эмоции, этот свой нормальный чувственный мир хочет выразить в такой эмоционально свободной речи.

Андрей Гаврилов: Кстати, позже, чем та эпоха, о которой мы обычно с вами говорим, позже лет на десять, возникла песня Бориса Гребенщикова, в которой есть замечательные строки: “Тебе не нравится, как я излагаю, заведи себе копирайт на русский язык”. Вот против такого копирайта мат и был направлен.

Иван Толстой: Я бы даже, зрительно представляя, что такое мат и другие формы табуированной лексики, поставил мат в центр, в середину некую – это максимально табуированная лексика, хотя мы помним, что 15 лет назад открываешь какую-нибудь из российских газет или интернет, и мат льется совершенно свободно, как из забытого крана. Тем не менее, сейчас мат находится в некоем центре табуистики, вокруг него есть как бы расширяющиеся круги, расходящиеся, вокруг него – блатная музыка, некая феня, то есть тоже табуированный язык, но в меньшей степени, за который, по крайней мере, штрафов не будет. Затем идет общая брань, просто ругательства, которые тоже не приветствуются воспитанным обществом. И, наконец, самая широкая сфера, которая уже почти переходит в разговорный язык, звучит часто с трибун, которую можно по телевидению услышать, – общий жаргон, и профессиональный, и общегражданский. То есть это такие концентрические круги, которые сходятся в эту точку, в этот девятый адов круг лексики – в мат.

Такие концентрические круги, которые сходятся в эту точку, в этот девятый адов круг лексики – в мат

Мы поговорили перед программой с некоторыми людьми, которые отметились в области употребления табуированной лексики, в ее понимании или каком-то ином осмыслении, представлении ее общественности, и первым нашим экспертом будет писатель Дмитрий Быков, который в 1995 году в соавторстве с некоторыми другими литераторами напечатал специальный выпуск газеты “Современник”, где он сотрудничал, посвященный русскому мату. Каждый материал был так или иначе представлен этим табуированным языком. Я задал Дмитрию Быкову вопрос: может ли русский мат быть выражением какого бы то ни было инакомыслия? Вот что он ответил.

Мат всегда был в России, наоборот, универсальным народным языком, а видеть в нем язык инакомыслия, который был здесь уделом двух-трех процентов населения, это значит все-таки непозволительно льстить большинству россиян

Дмитрий Быков: Мат всегда был в России, наоборот, универсальным народным языком, а видеть в нем язык инакомыслия, который был здесь уделом двух-трех процентов населения, это значит все-таки непозволительно льстить большинству россиян. К инакомыслию россияне не склонны, а к мату склонны в высшей степени. Это потому, что мат, с точки зрения так называемой фоносемантики, это такие словосочетания, такие сочетания букв, звуков, которые позволяют разрядить психологическое напряжение, избавиться от боли. Мат ведь наш первый помощник в минуты отчаяния, сильного болевого синдрома. Так что придавать ему какой-то особенный смысл я бы не стал. Не говоря уже о том, что мат – это язык народной экспрессии. Я не согласен с покойным академиком Лихачевым, который считал мат языком начальства, но я считаю, что мат это язык большинства, и в этом смысле он является как и эвфемизмом всяких эротических терминов, в России не приживающихся, так и именно упомянутым способом разрядки. А инакомыслие, то есть способность думать независимо от пропаганды, это удел очень небольшого количества людей, и, чтобы их сразу не убили, они пытаются закосить под большинство активным употреблением мата. Но их все равно сразу разоблачают, потому что их мат, как у Юза Алешковского, он сильно эстетизированный, в отличие от, по выражению Александра Никонова, “смазочного мата”, то есть мата-артикля в лексике большинства.

Иван Толстой: Я обратился с тем же самым вопросом – может ли русский мат быть выражением, убежищем для инакомыслия – к писателю, лексикографу Алексею Плуцеру-Сарно, который в свое время выпустил два тома словаря, из чуть ли не дюжины запланированных: первый из них посвящен трехбуквенному слову, а второй – пятибуквенному, обозначающим, соответственно, мужские и женские гениталии, с тем чтобы Алексей Плуцер-Сарно разъяснил нам, как нужно относиться к русскому мату в этом преломлении.

Алексей Плуцер-Сарно: Проблема здесь заключается в том, что самого мата как такового не то что не существует, но это такая огромная тотальная иллюзия русского языка, это такие придуманные киты или черепахи, на которых стоит великий и могучий.

“Вы кто такой?” – “Я – жертва землетрясения”. – “Но ведь землетрясения не было”. – “Землетрясения не было, а жертвы есть”

Помните диалог Ролана Быкова в одном из фильмов? “Вы кто такой?” – “Я – жертва землетрясения”. – “Но ведь землетрясения не было”. – “Землетрясения не было, а жертвы есть”.

Вот и русский мат – в силу существующих запретов и ужаса перед некоторыми словами на буквы “х”, “б” и “ё” возникает некое напряжение, и действительно, какие-то слова начинают восприниматься как ужасно непристойные. Кроме системы запретов есть и чисто внутриязыковые процессы. Например, в 19-м веке еще можно было взять апельсин, банан или яичко и “залупить” его от кожуры. Это совершенно невинный, приличный глагол. Затем, в начале 20-го века, из языка контексты, связанные с апельсинами, бананами и прочими фруктами, исчезли и остался один несчастный одинокий пенис, который и можно было очистить от кожуры. И поэтому появилось существительное, которое мы уже не можем произнести в эфире. В силу чисто языковых процессов исчезновение каких-то контекстов и жесткой связки оставшегося контекста с сексуальной деятельностью возникает ощущение непристойности. Затем уже Государственная дума должна собраться в полном составе и со всей своей языческой мощью наброситься на этот несчастный маленький пенис, чтобы запретить произносить какие-то невинные слова. И дальше – пошло-поехало. И мы имеем то, что мы имеем, этих самых могущественных китов, на которых стоит весь русский язык. И даже сейчас в эфире мы не можем позволить себе потоки столь прекрасной матерщины, которую я так люблю.

Иван Толстой: Вы сказали: Дума накидывается “со всей языческой мощью”. Наверное, лучше сказать со всей христианской мощью или, точнее, православной мощью, потому что язычество гораздо свободнее, насколько я понимаю историю культуры, относилось ко всем этим обсценным ныне лексемам.

Алексей Плуцер-Сарно: Вы, наверное, имеете в виду язычество в таких относительно свободных странах, как Древняя Греция и Древний Рим. Я думаю, что российское язычество – не столь гуманное и свободное. Как мы знаем из трудов выдающихся филологов, современное православие замешано в значительной степени, да простят меня все православные, на язычестве. И такое двоеверие, как известно, существует в культуре. Человек, мелко крестясь, когда ему дорогу перебегает черная кошка, одновременно сплевывает через левое плечо, потому что думает, что это черт. Даже если он не думает, то где-то в глубинах его бессознательного черти и демоны копошатся. Поэтому, конечно же, мат в своих праистоках восходит к языческим заговорам, культам, совокуплению с Матерью сырой землей, но не отменяет того факта, что

Государственная дума со всей мощью своей языческой деменции набрасывается на несчастные языческие устаревшие символы

Государственная дума со всей мощью своей языческой деменции набрасывается на несчастные языческие устаревшие символы. Конечно, там мифология таится.

Если мы возьмем букву “ё”, то мы увяжем ее с глаголом, а затем пойдут “ёлки-палки, лес густой, едет Ваня холостой”. И возникнет вопрос: что за такие елки, почему лес такой густой и почему Ваня холостой? Как бы сексуальная тематика возникает в детском невинном стишке. Да потому, что это те самые палки, которые Ваня холостой кидает направо и налево. А тут уже и “ёж твою ять”, и “ёкалыманджары”, и “ёжики-праёжики”, и, конечно, “ёкарный бабай” знаменитый, который не очень сильно отличается от того Вани холостого. Конечно, вся эта символика – лесная, дремучая – восходит к каким-то языческим праистокам. И наша дремучая Государственная дума тоже должна гордиться своими праязыческими, я бы даже сказал, сказочно-мифологическими первоосновами, к которым она периодически припадает. Первоосновами и, как сейчас говорят, духовными скрепами.

Иван Толстой: Ну, вспомним тут и “ёндерпупс” Льва Николаевича. Во всяком случае, все началось гораздо раньше, чем Государственная дума вернулась с каникул, не так ли? Все началось потому, что вся эта лексика относится к области богохульствования. Само богохульствование есть выражение несогласия, есть оппозиционность, есть в какой-то степени инакомыслие, или я не прав?

Алексей Плуцер-Сарно: Ну, вторично, конечно, возникает такой контекст, потому что, если третья ступень уже идет, уже мы забросили язычество, забыли о Государственной думе, но уже когда наложены запреты, то целая группа особо интеллектуальных товарищей, которая нарушает различные запреты, конечно, воспринимает в том числе и нарушение запрета на мат как некое не то что инакомыслие, но демонстративное нарушение некоей границы, которую наш главный враг – государство – проводит со всех сторон свободной личности, как такой круг или дьявольская звезда, которую нельзя преступить – это нельзя, то нельзя, и так далее. Вот в этом смысле старая советская диссидентская матерщина, конечно, была связана с этим чувством глубокого удовлетворения от нарушения хоть какой-то границы.

Иван Толстой: Алексей, а в чем психологический корень у русских неприятия, чурания мата?

Русские разные бывают, я вот тоже русский

Алексей Плуцер-Сарно: Я не думаю, что “у русских”. Что имеется в виду? Все 120 миллионов или только половина – 60? “У русских” – это некая абстракция, как “молодежь” – “ох, эта молодежь пошла!”. Русские разные бывают, я вот тоже русский.

Иван Толстой: Мы неизбежно обобщаем, потому что иначе любой разговор станет занудным и можно будет двигаться только по периметру. Хочется по диагонали проезжаться – это быстрее и эффективнее для результата нашего.

Алексей Плуцер-Сарно: Ну, мне дороже всего у мата функция скорее смеховая, и кроме того, способность матерных слов принимать любые формы, не только знаменитые местоглагольные, местоимённые, когда можно выразить все что угодно с помощью трех матерных корней. Нет, еще есть какие-то невероятные оттенки.

Иван Толстой: Суффиксально-префиксальные, прежде всего, которые умножают в геометрической степени весь этот ареал лексический, правда?

Алексей Плуцер-Сарно: Знаете, Александру Моисеевичу Пятигорскому, нежно мною любимому покойному великому философу, кто-то сказал: “Вот вы, Александр Моисеевич, великий философ…” Он сказал: “Кто – философ? Я – философ? Я не философ, я философ фуев” (букву “ф” я произношу – Плуцер-Сарно). И вот как интерпретировать такое высказывание? С одной стороны, никаких префиксов и суффиксов нет, мы имеем в виду только один маленький суффикс, крошечный. Тем не менее, он придает сразу целый букет фантастических значений. Во-первых, “философ фуев” – это русский философ, прежде всего, глубинно русский, незаслуженно всеми забытый, беглый, живущий в Лондоне философ. Кроме того, это неприличный, хулиганствующий, очень свободный философ. Вот одним словом бесконечный спектр значений можно передать, сопрягая одно приличное и одно неприличное слово. Такой контекст другими словами просто и не выразить. И, конечно, смеховая функция здесь присутствует. “Я еще и веселый философ”, – хотел сказать Александр Моисеевич. Вот на таком примере я вам показываю сложность смыслов, которые мат способен передавать.

Иван Толстой: А есть еще забавное словечко “смехуечки”, которое на первый взгляд звучит неприлично, а на самом деле всего лишь происходит от слова “смех”.

Алексей Плуцер-Сарно: Иван, так нельзя, вы нарушаете правила радиостанции!

Иван Толстой: Нет.

Алексей Плуцер-Сарно: Все-таки в этом слове содержится матерный корень.

Иван Толстой: Нет, не содержится. Там “х” есть последняя корневая буква слова “смех”.

Алексей Плуцер-Сарно: Ловко вы вывернулись. Я все равно напишу жалобу руководству.

Стоял ли мат над Бородинским полем?

Андрей Гаврилов: Мне еще интересна история мата не с точки зрения его возникновения, в конце концов, даже интернетовских статей, наверное, достаточно, чтобы удовлетворить любопытство, мне интересна история его применения. Вы, наверное, помните мой старый вопрос, он был задан в свое время вам, потом я пытался задать его кому-то еще. Ответа, который бы меня не удовлетворил, я так и не получил. А именно: мы все прекрасно понимаем, какой звуковой, словарный, лингвистический фон стоял, скажем, во время Курской битвы. Я разговаривал с людьми, которые участвовали во Второй мировой войне, и прекрасно знаю, что мат звучал постоянно по отношению и к противнику, и к нашему командованию, и соседу по окопу, и так далее. Это понятно – война. Но я не могу найти ответ на такой вопрос: стоял ли мат над Бородинским полем? Я нисколько не сомневаюсь, что все участники с русской стороны сражения на Бородинском поле прекрасно знали эти выражения. Мне интересно другое: был ли допустим мат в смешанных компаниях рядовых и офицеров? То, что рядовые – крестьяне, ремесленники, понятно, из кого собиралась армия, солдаты – прекрасно знали матерные выражения, в этом нет сомнения. То, что матерные выражения знали офицеры, в этом у меня сомнения нет, почитайте Пушкина. А вот можно ли было употреблять мат при барине (все-таки офицеры это были баре для рядовых) и допустимо ли было говорить на матерном языке при тех, кто ниже тебя с точки зрения устройства общества, ниже по сословию? Я не знаю до сих пор. Я представлю себе, как разговаривали слои между собой, и не могу понять, как они разговаривали друг с другом. Если кто-то может нам помочь – прислать ссылку на книгу, на исследование, на статью, только не на фильм, пожалуйста, это было бы очень здорово.

Иван Толстой: Кажется, у меня есть ответ, он чуть-чуть смещен по времени, но незначительно. Севастопольская война, Крымская война. Граф Лев Николаевич Толстой среди солдат слышит брань матерную и говорит одному из них (запись воспоминания одного из участников Севастопольского сражения): “Зачем ты это говоришь? Ведь ты же этого не делал?” – “А что ж такое говорить-то, барин?” – “А ты другие какие-то слова употреби, говори, например, “ёндерпупс”. Все замолчали, в затылках почесали. Прошло много лет, и вот этот мемуарист вспоминает: “Служил с нами Лев Николаевич Толстой. Храбрый был человек, добрый, щедрый, но матерщинник – каких свет не рождал!”

Культурный человек может фильтровать, а вот простой – я не уверен

То есть, да, при офицерстве, при дворянах, при его сиятельстве солдаты выражались, наверное, не могли сдержаться. Наверное, если бы солдат-крестьянин говорил напрямую с барином, он избегал бы матерных слов, но вот в такой компании, в таком напряжении, после боя или перед смертельной схваткой, может быть, сдерживаться не могли. Да и, собственно, фильтровать базар-то было трудно, если солдаты привыкли разговаривать так. Это культурный человек может фильтровать, а вот простой – я не уверен.

Андрей Гаврилов: Тогда я задам вопрос поконкретнее: а офицеры сдерживались или нет?

Иван Толстой: Наглые, наверное, не сдерживались, а воспитанные, я думаю, конечно же, сдерживались. А как же?

Андрей Гаврилов: Вот видите, мы с вами думаем, но точно мы не знаем. Я тоже думаю так же, но мне бы хотелось найти свидетеля, какого-нибудь древнего старика, который говорит: “Да, я помню это Бородинское сражение!” Черт, вот чтобы он мне все это рассказал!

Иван Толстой: А вот интересно, что матерные выражения даже в культурной, в образованной среде люди скрывают ханжеским образом друг от друга, не показывают. Как в школе пятиклассница закрывает ладошкой, чтобы Васька сопливый не списал бы у нее алгебру, вот так и друг от друга интеллигенция, культурные люди скрывают существование матерных выражений в русской классике. Что говорить, Иван Барков не издан как следует академически. Конечно, в 1990-е годы он издавался – и поэма “Лука Мудищев”, и прочее – но это полупиратские издания были, неофициальные, это не литературоведческие были книги, а поэма ведь исключительно талантливая.

Идет спор, кто был автором барковских стихов. Уж точно не сам Иван Барков, поэт второй половины 18-го века. Приписывают Пушкину “Луку Мудищева”. Например, мой руководитель курсовой работы на филфаке Георгий Пантелеймонович Макогоненко считал, что “Луку Мудищева” написал поэт Михаил Лонгинов. Опять-таки, ничего не доказано.

“Тень Баркова” точно написана Пушкиным, но ведь не печатается же в академических изданиях. Да, такое издание существует, и Мстислав Цявловский подготовил в 1930-е годы отдельное издание “Тени Баркова”, пушкинской поэмы, но она так и не вышла. Точнее, есть пять экземпляров. То есть нет этой поэмы. Он вышла, по-моему, в начале 2000-х годов, целый том с исследованием, но, опять-таки, он сам по себе табуирован, задвинут в пятые библиотечные ряды.

Можно ли в Британии представить себе такую ситуацию, что не издаются какие-то скабрезные стихи Байрона, Китса или поэтов “Озерной школы”?

Или юнкерские поэмы Лермонтова. Сколько должно пройти, уже почти двести лет прошло! Они не издаются. Не хочу сказать, что это вершина литературы, но это же классика. Можно ли в Британии представить себе такую ситуацию, что не издаются какие-то скабрезные стихи Байрона, Китса или поэтов “Озерной школы”? Нельзя себе этого представить. У нас почему-то это ханжество распространено и, по-моему, это досадно. Сами виноваты, что называется.

Андрей Гаврилов: Может быть, потому что энергичность этих выражений сохраняется до сегодняшнего дня. Давайте посмотрим на схожую проблему в Америке. В английском языке есть несколько очень сильных выражений, которые примерно соответствуют (это, наверное, общечеловеческая практика) по своему значению сильным и табуированным выражениям русского языка, но сейчас они постепенно теряют это напряжение, и как вы справедливо заметили, трудно представить себе, что что-то может сейчас быть не издано именно потому, что в этом произведении употреблено неприличное слово. Хотя песни известных музыкантов – “Пинк Флойд”, Джон Леннон – на обложках некоторых их изданий те слова, которые считаются неподходящими, заменены звездочками. А в некоторых случаях, например в случае “Пинк Флойда”, это слово даже замикшировано в самом тексте песни. Ты слышишь текст песни, а вместо самого слова там, скажем, гитарный рифф. Это не только наша проблема, но у нас она, вы совершенно правы, стоит намного острее. Ты хочешь и выбираешь тот же “Пинк Флойд” с замикшированным словом, а хочешь – выбираешь настоящий текст, какой тебе больше нравится, какой тебе комфортнее слушать. У нас тоже было бы логично, если бы можно было выбрать: хочешь – лирику Пушкина, а хочешь – полное собрание с томом тех произведений, которые пятиклассникам учить на уроках литературы не следует. Вы правы, у нас такого до сих пор нет.

Вы знаете, Иван, вот эта картина концентрических кругов, кругов ада, как вы назвали ее, она сейчас становится более размытая, как мне кажется. Начинается очень сильное взаимопроникновение этих кругов. Впрочем, это было всегда, жаргонная лексика проникала в официальную, но то, что сейчас несут некоторые руководители нашей страны, раньше особо даже не говорили в смешанных компаниях, я уж не говорю про то, что иногда вырывается у нашего президента. Размывается табуированность как-то, появляются пограничные зоны, где может быть и так, и так. И началось это, с моей точки зрения, с появления замен. Я вот, честно говоря, не помню, были ли раньше так распространены замены. Появление слова “блин” абсолютно соответствует тому, как еще несколько десятилетий назад в английском языке вместо “шит”, что значило “дерьмо”, употребляли схожее по созвучию, но абсолютно невинное слово “шут” – “стрелять”. Это не имело ни малейшего отношения к тексту, но все понимали, что заменяется, и вроде бы выглядело прилично.

Так и у нас. Вроде бы допустимо абсолютно слово “блин”, на нем разговаривают школьники, причем даже младших классов, им и в голову не придет вместо слова “блин” употребить то самое выражение, которое этот “блин” заменяет. Хотя старшеклассники спокойно уже могут говорить и так, и так, не очень подчеркивая физиологичность того слова, которое слово “блин” заменяет. И вот это взаимное проникновение кругов к чему-то приведет, но я не могу понять к чему. То ли к какому-то среднему языку, который будет наполовину феня, наполовину жаргон, наполовину мат, или это приведет к тому, что будет постепенное вытеснение грубых выражений, а в языке останутся такие вроде бы невинные выражения, матерные слова заменяющие.

Следующее проникновение, как мне кажется, мы с вами уже говорили о литературе, вспоминали кино, но это, разумеется, мир популярных песен, причем популярных не в смысле попсы, а в смысле широко расходящихся, все больше и больше тех, кого мы называем бардами, молодое поколение бардов, начинает употреблять выражения, которые старшему поколению казались совершенно немыслимыми. Появляется группа “Ленинград” знаменитая, которая абсолютно не стесняется в выражениях и поет все что угодно, группа “Х.З.” Это замена совершенно неприличного выражения, но для того чтобы издавать диски и выступать с концертами, группа называет себя сокращенно “Х. З.”. Могу сказать, что “з” значит “забей”. Она выпустила, если не ошибаюсь, порядка двадцати альбомов, не стесняясь в выражениях, и разумеется, это тоже проникает в ежедневную речь. Тем более что “Ленинград” и “Х.З.” могут не нравиться, но это талантливые ребята, у них непростые тексты, очень афористические, очень многие из них становятся поговорками. Вот так происходит размытие той красивой картины кругов, которую вы нарисовали. И в качестве примера не табуированной лексики в песнях, а того, что такая лексика существует и как к ней относиться, я хочу вам предложить послушать ту песню Гребенщикова, группы “Аквариум”, которую я цитировал в начале нашего разговора.

(Песня)

Андрей Гаврилов: Это была группа “Аквариум”, песня, в которой Борис Гребенщиков очень четко и немножко жестко выражает свое отношение к запрету на употребление некоторых выражений.

Иван Толстой: А вот цитата из сборника Максима Кронгауза “Русский язык на грани нервного срыва”.

“Как лингвист я к мату отношусь с большим уважением. Русский мат – это сложная и, безусловно, уникальная языковая и культурная система с большим количеством разнообразных функций. Кроме многообразия функций, важно еще многообразие культурных запретов – табу, которые накладываются на употребление матерных слов.

Русский мат – это сложная и, безусловно, уникальная языковая и культурная система с большим количеством разнообразных функций

О функциях мата скажу совсем коротко. Мат может использоваться по прямому назначению, то есть для называния связанных с полом и сексом и табуированных в русской культуре объектов. С его помощью можно оскорбить человека, а можно вызвать доверие: в некоторых ситуациях его использование естественно, а иногда обязательно. Например, в закрытых мужских сообществах (армии, тюрьме и т.п.) неупотребление мата вызывает недоверие. В советское время мат служил для разрушения официоза, ритуального употребления языка. Наконец, мат может использоваться как своего рода речевая связка, заполнитель пауз, то, о чем подробно сказано в главе про слова-паразиты. У некоторых людей речь почти целиком состоит из таких связок.

Что же касается запретов, то меня всегда поражало отнесение мата к табуированной лексике. Что же это за табу такое, если все его регулярно нарушают. Но дело в том, что нужно говорить не об абсолютном и тотальном запрете, а о системе культурных правил, регулирующих употребление мата и меняющихся со временем. Можно назвать ряд правил, которые еще недавно соблюдались в городской образованной среде. Взрослые не используют мат при детях, а дети при взрослых. Мужчины не матерятся при женщинах, а женщины при мужчинах. Нельзя материться в публичных местах и в официальной обстановке. Мат недопустим в книгах, фильмах, на сцене и т.д. Исключения, конечно, всегда бывали, но они воспринимались именно как исключения, то есть нарушение нормального общепринятого поведения. Культурным считался не тот человек, кто не знал, что такое мат, или не употреблял его вовсе, а тот, кто знал соответствующие правила и умел, говоря научным языком, переключать регистры: не ругаться при детях и женщинах, но, когда надо, рассказать смешной анекдот или спеть песню Галича. Знание культурных запретов подразумевало в том числе отпор человеку, злостно их нарушающему, например ругающемуся в присутствии женщины. Упомянутая выше “чисто матерная” речь характеризовала как раз некультурного человека или, что довольно любопытно, некоторые отдельные субкультуры. Скажем, в советской деревне мат использовался много, часто и всеми, фактически ни один из упомянутых запретов там не действовал. Именно поэтому мужчина, который в такой культурной ситуации вступается за честь женщины, выглядит скорее глупо, чем мужественно, ведь такой мат не имеет или почти не имеет оскорбительной силы.

Сегодня городское образованное общество стремительно приближается к подобной же ситуации. Названные запреты не действуют или почти не действуют. Мат используют независимо от пола, возраста и ситуации, и это имеет очень странные последствия. Для многих людей он фактически перестает быть особым культурным явлением, а становится обычной бранью средней степени неприличия – от частоты, а главное, безграничности употребления непристойность как бы стирается. Исчезает таинство запрета, остаются грубость и вульгарность. Интересно, что такое положение можно сравнить не только с ситуацией в деревне, но и ситуацией в европейском просторечии, где также нет таких строгих табу. Снятие в нашей культуре табу и с “горячих тем”, связанных с полом и сексом, приводит к тому, что мат, опять же в соответствии с европейской традицией, все чаще используется в буквальном смысле.

Самое же главное состоит в том, что мат перестал быть общезначимым культурным механизмом. Ведь сказанное выше касается далеко не всех. Многие тем не менее сохраняют традиционную культуру, и для них обилие мата оскорбительно и даже болезненно.

Таким образом, ситуация с употреблением матерной лексики крайне нестабильна. Расшатывание культурной системы началось в конце восьмидесятых и начале девяностых, и воспринималось как более или менее естественное и даже прогрессивное в контексте прочих разрушений всевозможных советских запретов”.

Иван Толстой: И на этом мы заканчиваем очередной выпуск “Алфавита инакомыслия”, который сегодня не совсем корректно был посвящен букве “Ё”, то есть русскому мату и всему, что с этим связано. Но мы ведь и оговорили, дорогие радиослушатели, что мы не настаиваем на том, будто русский мат относится к области или выражает некое инакомыслие.

Сексуальная и религиозная ненормативная лексика уступает место социологическим табу.

Ранние формы ненормативной лексики включали сексуальное хвастовство или слова, направленные на неуважение к чему-то священному. Но постепенно мир оскорбительных высказываний расширился, включив в себя грубые слова, относящиеся к телесным функциям и расовым эпитетам.

Фотография Fuse/Thinkstock Images, фотоиллюстрация Натали Мэтьюз-Рамо

Нецензурные слова, непристойности и другие табуированные высказывания — как и люди, которые прибегают к ним в приступах гнева — обычно не известны своей стабильностью. Они меняются, колеблются, меняют форму. Иногда они исчезают для нас совсем, и о них больше никогда не слышно. Или почти никогда.

Во время особенно драматической сцены в кассовом хите 2012 года « Мстители » Локи Тома Хиддлстона, заключенный в тюрьму и вспыльчивый, набрасывается на Черную Вдову (Скарлетт Йоханссон), в конце концов назвав ее «хныкающей девчонкой». Если вы в этот момент отпрянули — или, если уж на то пошло, имели хоть малейшее представление о том, что происходит, — то вам следует похвалить вас за твердое практическое знание устаревшей британской ненормативной лексики. Оскорбление, которое вызвало бы слышимые вздохи и возможные приступы обморока в середине 19-го века.В лондонских кинотеатрах ^-го-го века были комиксы Marvel, и в то время существовала необходимая технология кинопроекции — это равносильно «хныкающей вагине».

Между тем, в 16 и 17 веков слово оккупировать обычно использовалось для обозначения акта сексуального проникновения, что, среди прочего, ставит движение «Захвати Уолл-Стрит» в совершенно новую легкий.

Слова quim и, конечно же, занимают , все еще существуют, но первое почти устарело, а второе почти всегда неуместно. Проще говоря, они больше не являются опорой табу, и список ранее оскорбительных английских слов, которых постигла та же участь, длинный. (совершенно восхитительный 1811 Словарь вульгарного языка определяет их множество, в том числе лицо оленя означает мужчину, женатого на неверной жене, и город означает «проститутка».)

Хотя нет ничего нового в том, что слова становятся все меньше табу с течением времени, темп этого процесса, кажется, ускоряется — и, что еще более интересно, категории слов, которые обычно беспокоят людей, меняются довольно резко. Во многих случаях то, что сейчас является сверхнаступательным, сильно отличается от того, что было верхом табу еще совсем недавно, 40 или 50 лет назад. И это потому, что мы изменились — как в том, как мы делимся информацией, так и в отношении того, что нас больше всего беспокоит.

«Нецензурные слова, как правило, основаны на том, что общество считает наиболее табуированным, пугающим и интересным», — говорит Мелисса Мор, чья книга « Святое дерьмо: краткая история ругательств » исследует, как и почему люди прибегают к светский язык, от древнеримских времен до наших дней. «Когда они теряют власть, просто эти табу становятся слабее, а на смену им приходят новые».

Ранние формы ненормативной лексики чаще всего включали сексуальное хвастовство или слова, направленные на неуважение к чему-то, что считалось священным, часто с религиозным подтекстом. Но постепенно мир оскорбительных и непристойных высказываний расширился, включив, среди прочего, грубые слова, относящиеся к функциям тела и расовым эпитетам.

«Есть множество причин, по которым слова могут считаться табуированными или оскорбительными», — говорит Slate сотрудник и главный редактор Оксфордского словаря английского языка Джесси Шейдлоуэр. И «такие слова могут выйти из употребления по разным причинам. Вся категория может измениться, так что, например, слова, оскорбляющие чье-либо происхождение, такие как ублюдок или шлюха , теперь являются относительно мягкими ругательствами, потому что мы больше не придаем таким вещам особого значения». Шейдлоуэр добавляет, что ублюдок и проклятый были настолько оскорбительны в 18 ^м веке, что «их часто печатали b–d или d–m ». Но чувствительность меняется, говорит он. «Теперь это относительно мягкие клятвы для большинства носителей английского языка».

Иногда табуированные слова просто исчезают по совершенно случайным причинам. «Одно слово кажется старомодным, — говорит Шейдлоуэр, — другое слово занимает его место». Во многих случаях это прогрессирование происходит из-за чрезмерного использования слова, лишающего его ранее шокирующей сущности или отделяющего от него его первоначальную оскорбительную коннотацию. В июне 2012 Dialect Blog , Бен Трэвик-Смит приводит современный пример. Дик , предполагает он, может в данный момент переживать «банальную пенсию». «Я думаю, что во многих отношениях член потерял свою силу», — пишет Трэвик-Смит. «Возможно, это можно отнести к тому, что слово в дальнейшем превратилось в довольно безобидный синоним придурка , как в жалобе «Перестань вести себя как член!»… Такова сравнительная мягкость этого термина, когда вы отделяете его от его сексуального коннотация».

В некоторых случаях такие сдвиги происходили на протяжении столетий. Но сегодня современные средства массовой информации, кажется, быстрее разрушают табуированность многих ругательств. Технологии, конечно, помогают в создании и распространении новых оскорбительных слов, но они также способствуют чрезмерному использованию и, таким образом, потенциалу для более быстрого снижения уровней табу, связанных как с новыми, так и со старыми словами, которые оскорбляют. Количество ненормативной лексики на телевидении резко возросло в последние годы, но еще более влиятельным в этом отношении является Интернет. По словам Мора, тот факт, что ругательства настолько распространены в Интернете, меняет традиционную продолжительность жизни ненормативной лексики. «Дело не только в том, что люди ругаются в Urban Dictionary или на YouTube, — говорит она. «Они будут публиковать видео об этом и говорить об этом. И я думаю, что если все об этом говорят, то становится менее табу».

«Интернет позволяет людям ругаться на публике легче, чем это было раньше», — отмечает Кит Аллан, почетный профессор лингвистики Университета Монаш в Австралии и соавтор книги « Запрещенные слова: табу и цензура языка ». «Может быть, они должны были быть пьяны раньше. Но теперь они могут делать это как бы полу-приватно, потому что ты сидишь и делаешь это в комнате сам по себе. Это может повлиять на уменьшение табу».

Даже некоторые из наших самых легендарных и самых продолжительных ненормативной лексики оказались подвержены постепенному ослаблению перед лицом меняющихся социальных норм и чрезмерного использования табу с помощью технологий. Черт , ад , дерьмо и ебать не являются тем, что антрополог, наблюдающий за нами, назвал бы «табу», — говорит лингвист Джон Маквортер, автор книг Что такое язык: и чем он не является и Что это могло быть , среди других книг. «Мы все говорим их все время. Эти слова не являются нечестивыми в нашей современной культуре — они, скорее, соленые. Это все. Любой, кто возражает, был бы удивлен, если бы вернулся на 50 лет назад и попытался использовать эти слова так же небрежно, как мы делаем это сейчас, и когда-нибудь нас снова пригласят на вечеринки».

Как отмечает Маквортер, даже fuck — супер-крутой, непревзойденный, бесспорный тяжеловесный чемпион всех ругательств — не избежал течения времени, сохранив всю силу своей агрессивности. Шейдлоуэр, который также является редактором The F-Word — объемного тома, описывающего впечатляющую историю слова fuck , а также его многочисленных значений и вариаций, появившихся в англоязычном мире, — возможно, крупнейший в мире специалист по этой теме. Он изучал развитие слова с точностью и научным рвением. Он говорит, что «ряд вещей происходит с ебать ».

Во-первых, это очень важная связь с сексом. «Нас больше не так возмущают публичные дискуссии о сексуальности, как раньше», — отмечает Шейдлоуэр. «Таким образом, даже сексуальное использование слов не так сильно, как раньше, а несексуальное использование еще слабее. Тем не менее, это правда, что растущее количество несексуальных применений еще больше ослабило запретный статус fuck . Большинство использований fuck сегодня не связаны с сексом».

В результате это слово стало менее экстремальным и с меньшей вероятностью вызовет у среднего человека реакцию типа психа. «Раньше высказывание « нахуй » на публике вызывало шок, — говорит Аллан, — но я думаю, что это полностью исчезло».

Тем не менее, по словам Шейдлоуера, энтузиастам f-бомбы не стоит слишком беспокоиться. Даже если признать, что это слово становится все более распространенным и более широко приемлемым в общем контексте, мы не должны ожидать, что fuck пойдет по пути 9.0007 блин или ублюдок или quim в ближайшее время. «Нет другого широко используемого слова, которое могло бы его заменить, — говорит он, — поэтому его статус самого оскорбительного широко используемого слова, вероятно, сохранится на какое-то время». (Мор добавляет: «Я думаю, что пройдет много-много времени, прежде чем мы потеряем fuck ».) будущая выносливость. Большие категории плохих слов, кажется, отходят на второй план и с каждым днем становятся менее табуированными.

«Многие больше не воспринимают религию так серьезно, — отмечает Аллан. «Поэтому не имеет значения, богохульствуют ли они и используют ненормативную лексику в ее старом смысле. И я думаю, секс постепенно идет тем же путем. Мочеиспускание, дефекация и т. д. как бы утратили свою остроту. Pissed широко используется. Дерьмо используется для самых разных вещей — дерьмо попадает в вентилятор, в дерьмо, черт возьми, и так далее. Телесные выделения становятся гораздо менее табуированными. Итак, вы знаете, что осталось?»

Осталась одна категория табуированных высказываний, которые, кажется, плывут против течения, на самом деле поднимаясь по спектру оскорбительности.

com/_components/slate-paragraph/instances/cq-article-7de5a2cd432d12251653885e913b41ee-component-20@published”> «То, что, как вы видите, становится все более табу, — это оскорбления на расовой почве, но также и все, что кого-то подытоживает», — говорит Мор. «Итак, люди, возражающие против жирных . И особенно то, что я заметил только в своей жизни, это отсталых . Люди и дети на детской площадке только и говорили это все время. А сейчас это действительно табу».

Маквортер называет их «социологически оскорбительными». «Не Бог, не гениталии, а меньшинства», — говорит он, добавляя к списку еще несколько. (Вы знаете тех.) Эти слова и высказывания, кажется, прослеживают путь, противоположный тому, который в настоящее время проходит ублюдок и проклятый и другие классики жанра проклятий. «Расистские, сексистские, жиристские термины, такие вещи, когда вы оскорбляете внешний вид человека или его этническую принадлежность, стали гораздо более табуированными, чем раньше», — говорит Аллан. «Раньше на людей с инвалидностью обычно смотрели и смеялись, но сейчас это запрещено. И это становится все более табу».

Это чертовски хорошие новости.

«Не хочу, чтобы это звучало слишком по-поллиански, но я думаю, что это положительное изменение, — говорит Мор, — признак того, что в культурном отношении мы можем поставить себя на место других людей немного больше, чем в прошлом, и, по крайней мере теоретически и лингвистически, уважайте людей всех мастей».

Смещение табу от кощунственных и непристойных тем к более личным и откровенно грубым эпитетам кажется движением в правильном направлении. Все более оскорбительный характер этих слов — и интуитивные, эмоциональные реакции, которые они вызывают в нас, когда мы их произносим или слышим, — могут быть признаком социального прогресса. «Должно быть что-то, к чему люди относятся серьезно» и что в наши дни это кажется запредельным, — говорит Аллан. — А сейчас это человеческие слабости.

Язык

Язык непристойности

Все общества и все языки разработали свои собственные бранные слова, запретные слова и проклятия, и, кажется, это было верно для всех периодов истории.

Нецензурные слова составляют около 0,7% слов, которые люди используют в повседневной речи, что кажется большим, если учесть, что примерно столько же людей используют местоимения от первого лица, такие как «мы» и «наш». Учитывая, что ругань по определению является использованием неприемлемого и антиобщественного языка, люди, похоже, делают это во многих случаях.

Некоторые лингвисты делят ругательства на три категории: те, что связаны с религией, те, что связаны с сексом и телом, и социальные ругательства, относящиеся к таким вещам, как раса.

Оскорбления на сексуальной почве распространены во многих культурах. Но это, как правило, само ругательство, а не просто ссылка на действие, которое считается подстрекательством. Использование слова «f**k» гораздо более оскорбительно, чем, например, «заниматься любовью».

Религиозные общества, как правило, более чувствительны к ругательствам, связанным с религиозностью, однако эти табу сохраняются и после того, как страна становится все более светской. Во франкоязычной Канаде многие табуированные слова основаны на религиозных отсылках, хотя мировоззрение страны становится все более светским.

Кажется, наш мозг сильно реагирует, когда мы слышим бранные слова. Часть мозга, называемая миндалевидным телом, становится особенно активной, когда мы слышим запретные слова или слова, считающиеся опасными. Это та же часть мозга, которая отвечает за сильные эмоции, такие как плач. Факты свидетельствуют о том, что мы принимаем эти языковые табу на борту на раннем этапе нашей жизни, в то же время, когда мы усваиваем другие культурные и социальные нормы, например, какие группы являются аутсайдерами и какие телесные функции должны быть частными.

Интересно, что когда люди в более позднем возрасте изучают второй язык, они уже не так сильно реагируют на ругательства на своем втором языке, как на первом. Наша способность обижаться на язык, кажется, укореняется рано.

Одна из причин, по которой слова становятся для нас табу, заключается в том, что мы впитываем культурный фон, который делает определенные понятия табуированными. Во многих культурах наиболее отвратительными считаются слова, относящиеся к женским гениталиям; гораздо больше, чем бранные слова, относящиеся к мужской анатомии. Предполагается, что это связано с тем, что мужская сексуальность обычно считается приемлемой, а женская сексуальность менее общепринята и выражается.

По мере изменения культуры любопытно наблюдать, как эволюционируют табуированные слова. В Америке 1950-х годов было неприемлемо использовать слова, относящиеся к телу или сексуальности, но гораздо более приемлемым было использование уничижительных слов, относящихся к расе человека. В современной Америке все наоборот. На самом деле во всем западном мире последние табу связаны с обездоленными и меньшинствами. Хотя мы больше не уважаем бога или пол, мы приберегаем наше возмущение для нападок на личность.

Еще в Средние века считалось, что религиозные ругательства наносят физический вред Иисусу Христу. С другой стороны, использование непристойностей в отношении тела было гораздо менее табуированным. Историки предположили, что это связано с тем, что у людей было мало уединения, а их чувство стыда было менее развито, чем у современных людей, которые более защищены от телесных функций других. Современные люди, кажется, испытывают гораздо большее отвращение к интуитивному языку, чем их предки.

Пять типов нецензурной брани

В своем бестселлере «Вещи мыслей» психолог-экспериментатор по имени Стивен Пинкер исследовал человеческую природу через призму языка. Он предположил, что ненормативная лексика не на три, а на пять категорий.

Это были:

Дисфемистическая ругань, привлекающая внимание к негативу или спорам с использованием нецензурной лексики.
Оскорбительная ругань, используемая для запугивания или оскорбления других сторон.
Идиоматическая ругань, позволяющая избежать ссылки на рассматриваемый вопрос. При этом используются непонятные ругательства для улучшения атмосферы, например, чтобы показать сверстникам, что обстановка неформальная.
Решительное ругательство, которое используется, чтобы подчеркнуть что-то, например, размер или воздействие.
Катарсические ругательства, которые используются, чтобы справиться с болью или указать на отрицательную эмоцию или ситуацию.

Эта разбивка говорит о том, что мы находим много причин для использования нецензурной лексики. Хотя многие по-прежнему считают это абсолютно неприемлемым, люди продолжают ругаться, потому что считают ругань полезной. Некоторые исследования, проведенные в 2011 году, показали, что люди, которые часто ругались, менее терпимы к боли, чем те, кто не ругался. Акт ругани также, по-видимому, увеличивает способность человека противостоять боли в момент ее переживания.

Хотя многие утверждают, что ругань свидетельствует о плохом владении языком, она, безусловно, может быть эффективным способом стимулирования реакции. Нецензурная брань — это способ выражения силы эмоций, а скользящая шкала силы обиды помогает указать на серьезность чувства. Ругань также может помочь людям сблизиться. Нарушение языковых табу в социальной ситуации может создать ощущение общности и близости.

Что такое ругательство

Удивительно сложно договориться о том, какие слова действительно неприемлемы для публичного употребления. Смягчение вашего выбора языка для вашей аудитории — это искусство, а не наука, но это навык, требующий особого мастерства. Многие средства массовой информации и вещательные организации устанавливают свои собственные стандарты того, что приемлемо, в какое время и для каких конкретных групп. Школы, а иногда и правительства устанавливают свои собственные правила.

Ряд исследований успешно показал, что можно различать запретные и допустимые слова, используя исследования вегетативного возбуждения для оценки реакций. Еще один способ определить, что является наиболее неприемлемым в той или иной конкретной культуре, — это посмотреть, какой язык чаще всего используется той небольшой группой больных синдромом Туретта, у которых наблюдается копролалия (неконтролируемая ругань).

Эти пациенты склонны выражать наиболее неприемлемые табуированные слова, а не более мягкие, указывая на то, что является наиболее табуированным в их конкретной культуре. Еще один способ определить табу — изучить эвфемизмы для этого слова. Если есть много эвфемизмов, которые обычно понимаются как относящиеся к определенному слову, скорее всего, это потому, что это слово является особенно табуированным.

Нецензурная брань в рекламе

Тот факт, что трудно понять, оскорбит ли вашу целевую аудиторию определенный язык, похоже, не удерживает многие бренды от использования нецензурной лексики в рекламных и маркетинговых кампаниях.

Urban Outfitters

Электронное письмо, отправленное клиентам в 2013 году американской транснациональной корпорацией по производству одежды Urban Outfitters, содержало сообщение «РАЗБОРЬТЕСЬ С ВАМИ В 2013 ГОДУ с НОВЫМ УДИВИТЕЛЬНЫМ ВСЕМ…». Далее текст гласил: «СМОТРИТЕ ЭТО ДЕРЬМО!» рядом с изображением кота, заглядывающего в лоток, на котором экскрементами было написано «2013».

Компания обосновала такой подход, заявив, что это модная линия одежды с маркой «уличного стиля», и что их клиенты задают тренды, творческие личности с чувством юмора и любят экспериментировать. Они также сказали, что опросы клиентов установили, что их основная демографическая группа находится в возрасте от 18 до 25 лет.

Сообщение было отправлено в их список рассылки, на который клиенты должны были подписаться и который, по их мнению, мог полностью состоять из их основной демографической группы. Они сказали, хотя «SH!T» было явной отсылкой к слову «SHIT», это было менее оскорбительное написание. Фраза «УДАЛЯЙТЕСЬ В 2013 ГОДУ С НОВЫМ УДИВИТЕЛЬНЫМ ВСЕМ! Упоминается распространенная сленговая фраза «собери свое дерьмо вместе», что означает «приведи себя в порядок». Они сказали, что их основная демографическая группа не сочтет эту фразу оскорбительной, потому что они считали, что она обычно используется в их повседневном языке и часто появляется в других средствах массовой информации.

Это конкретное сообщение не было запрещено Управлением по стандартам рекламы. Это согласилось с Urban Outfitters — хотя формулировка была неприятной, она была относительно мягкой и, следовательно, вряд ли вызовет серьезные или широкомасштабные оскорбления. Он также согласился с идентификацией бренда своей основной демографической группы, и поэтому электронное письмо вряд ли серьезно оскорбит получателей рекламы, которые добровольно подписались на их список рассылки.

Амазонка

В 2013 году Управление по стандартам рекламы (ASA) запретило интернет-рекламу рождественской открытки, появившуюся на веб-сайте Amazon, в которой говорилось: «Ты п**да. Извините, я хотел сказать «Счастливого Рождества».

Компания SmellYourMum.com,
, которая отвечала за продажу карточек, признала, что некоторые люди могли обидеться на карточку, но заявила, что это произошло потому, что они не рассмотрели ее в контексте. Они сказали, что, к сожалению, Amazon не позволяет им размещать товары в определенных категориях «только для взрослых» или «старше 18 лет», а также не разрешает подвергать изображение цензуре.
Сама Amazon защищала использование слова c**t в изображении продукта на своем сайте.

Booking.com

Кажется, что даже намек на нецензурную брань может вызвать обиду и привести к огромному количеству жалоб от зрителей.

В телерекламе 2015 года онлайн-турагентства Booking.com были показаны сцены, в которых разные люди прибывают в места отдыха и участвуют в различных мероприятиях, таких как верховая езда и танцы. Голос за кадром заявил: «Место размещения номер один на планете Земля. Booking.com. Бронирование.да».

Объявление получило более 2000 жалоб на использование слова «бронирование» вместо F-слова. Ряд заявителей заявили, что реклама, вероятно, поощряла нецензурную брань среди детей, а некоторые сообщили, что видели ее во время телевизионных программ, таких как фильм о Гарри Поттере.

Несмотря на это, ASA удалила рекламу, но вместо этого решила сосредоточиться на заявлении компании о том, что это «место размещения номер один на планете Земля».

Эти примеры показывают, что вы никогда не можете рассчитывать на то, что получите требуемую реакцию на использование непристойностей или других рискованных выражений в рекламных и маркетинговых кампаниях. Это особенно верно при выходе на новые зарубежные рынки, где потребители могут быть более чувствительны к яркому языку или с большей вероятностью обидеться. Как всегда, ключевое значение имеет исследование предпочтений местной аудитории, а советы экспертов по родному языку и культуре имеют решающее значение для успеха.

Нецензурная брань, эвфемизмы и лингвистическая относительность

Список журналов
PLoS Один
PMC3140516

PLoS Один. 2011 г.; 6(7): e22341.

Опубликовано в сети 20 июля 2011 г. doi: 10.1371/journal.pone.0022341

Anne Castles, Editor

Информация об авторе Примечания к статье Информация об авторских правах и лицензии Отказ от ответственности

Участники читали вслух бранные слова, эвфемизмы ругательств и нейтральные стимулы, в то время как их вегетативная активность измерялась электрокожной активностью. Ключевой вывод заключался в том, что вегетативные реакции на ругательства были сильнее, чем на эвфемизмы и нейтральные стимулы. Утверждается, что повышенная реакция на бранные слова отражает форму вербальной обусловленности, при которой фонологическая форма слова напрямую связана с аффективной реакцией. Эвфемизмы эффективны, потому что они заменяют триггер (оскорбительную форму слова) другой формой слова, которая выражает аналогичную идею. То есть словоформы, в свою очередь, в некоторой степени контролируют аффект и познание. Мы связываем эти результаты с гипотезой лингвистической относительности и предлагаем простое механистическое объяснение того, как язык может влиять на мышление в этом контексте.

Лингвистическая относительность связана с глубоким, но тонким вопросом: влияет ли язык, на котором вы говорите, на то, как вы думаете? Конечно, сообщения, выраженные языком, действительно влияют на мышление. Именно для этого и нужен язык — внедрять мысли и чувства в умы других. Однако не столь очевидно, может ли форма языка также влиять на мышление. Ответ на этот вопрос весьма спорен. Как выразились Блум и Кейл: «Спор, как мы его видим, не в том, формирует ли язык мысли, а в том, формирует ли язык мысли каким-то другим способом, кроме как посредством семантической информации, которую он передает. То есть интересная дискуссия по поводу того, является ли структура языка [курсив их] — синтаксическая, морфологическая, лексическая, фонологическая и т. д. — оказывает влияние на мышление» [1].

Больше всего внимания — и споров — сосредоточено на утверждении, что структура языка формирует неязыковое мышление; так называемая лингвистическая относительность. Например, большинство языков полагаются на относительные пространственные термины для описания относительного расположения объектов (например, книга находится слева/справа от ручки), но в целитале (язык майя) обычно используются абсолютные референтные термины (например, вверх/вниз; книга находится в гору пера; носители языка Целаль живут в гористой местности). Интересный вопрос заключается в том, различаются ли носители английского и цельтальского языков в своих рассуждениях о пространстве, когда язык не задействован. Доказательства в поддержку этого утверждения см. в [2]–[3]; доказательства обратного см. в [4]. Аналогичные вопросы относятся к восприятию цвета [5]–[6], рассуждению о времени [7]–[8], счету [9].], память [10], среди других доменов. Обзоры и критику некоторых из этих работ см. в [1], [11].

В настоящей статье рассматривается связанное с этим утверждение о том, что говорящие организуют свое мышление, чтобы удовлетворить требования своего языка во время речи; так называемое мышление для речи [12]. Так, например, в английском языке слово «друг» не несет никакой информации о поле друга, тогда как в испанском языке оно по-разному склоняется для мужчины (амиго) или женщины (амига). Соответственно, говоря о друге, говорящим по-испански нужно думать об их поле, тогда как для говорящих по-английски это необязательно. В той мере, в какой этот морфологический контраст заставляет носителей двух языков думать по-разному во время разговора, проявляется мышление для речи.

По сравнению с лингвистической относительностью утверждение о том, что языки влияют на мышление для речи, относительно мало изучено, и, если уж на то пошло, существует консенсус в отношении того, что оно (тривиально) верно. Например, Пинкер, один из самых откровенных критиков взгляда на то, что язык влияет на неязыковое мышление, пишет: «Уорф, безусловно, ошибался, когда говорил, что язык определяет то, как человек концептуализирует реальность в целом. Но он, вероятно, был прав в гораздо более слабом смысле: язык действительно определяет, как следует концептуализировать реальность, когда приходится говорить о ней» [13, с. 360].

Спор относительно этой последней гипотезы заключается не в том, думают ли люди по-разному, когда говорят, а скорее в том, насколько важным и интересным является это наблюдение. Пинкер подчеркивает, что влияние мышления для речи минимально и не имеет последствий, кроме времени речи. Например, сравнивая английские и голландские глагольные конструкции, Пинкер заключает, что «кажется маловероятным, что голландцы понимают (основные значения) иначе, чем мы, за исключением того момента, когда им приходится выражать их словами» [13, с. 358]. Точно так же Левлет соглашается с тем, что говорение может влиять на мышление: «Использование определенного языка требует, чтобы говорящий думал об определенных концептуальных характеристиках» [14, с. 71]. Но опять же, предполагается, что это оказывает минимальное влияние на познание. Сравнивая дейктические (указывающие) термины в разных языках, он заключает: «Вполне маловероятно… что носители английского и голландского языков воспринимают расстояние до эго иначе, чем говорящие на испанском и японском языках. Но когда они готовят информацию о расстоянии для выражения, носители английского и голландского языков должны представлять эту информацию в своих сообщениях двудольным способом, тогда как носители испанского и японского языков должны использовать трехчастный код» [14, с. 103–104].

Напротив, согласно Слобину, мышление для речи оказывает более глубокое воздействие на внимание, память и познание в целом [15]. Например, хорошо известно, что внимание играет критическую роль в кодировании информации в эпизодическую память [16]. Соответственно, тот факт, что разные языки требуют, чтобы участники обращали внимание на разные аспекты мира во время разговора, может иметь последствия для того, что переживается и запоминается. Рассмотрим еще раз контраст между языками, которые описывают позиции, используя относительные и абсолютные термины ссылки. Говорящий по-английски может не помнить, приближался ли его друг с юга или в направлении отдаленного ориентира, такого как гора или море, так как эта информация не имеет решающего значения для разговора. Напротив, согласно настоящей гипотезе, говорящий на цельале с большей вероятностью заметит и запомнит этот аспект их встречи. Действительно, говорящий заинтересован в том, чтобы обращать внимание на эти аспекты мира, даже когда он не говорит, поскольку он / она должен мысленно кодировать переживания таким образом, чтобы он / она мог позже описать их на языке, если это необходимо. Это можно назвать мышлением для потенциальной речи — случай, когда различие между лингвистической относительностью и мышлением для речи становится размытым. Слобин описывает различные формы доказательств, которые предполагают, что влияние мышления для говорения распространяется за пределы момента речи и формирует мышление различными способами [15].

Не-мышление-для-говорения

Прошлые описания лингвистической относительности и мышления для-говорения, как правило, сосредоточены на том, как структурные особенности языка стимулируют определенные направления мысли — например, внимание к полу друга, когда речь идет о ваш друг на испанском языке. В данной статье мы рассматриваем ситуацию, в которой структурные особенности языка могут препятствовать конкретным мыслям. То есть люди могут избегать размышлений (и разговоров) на определенные темы, чтобы избежать образования неприятных словесных форм, связанных с этой темой (например, произнесение вслух табуированных слов). С этой точки зрения, это не тема как таковая. это воспринимается как отвращение, а, скорее, потенциальная потребность произнести вслух данное слово, которое есть. В этом отношении текущая гипотеза аналогична описанной выше гипотезе «мышления для потенциального говорения», но в этом случае потенциальный речевой акт скорее препятствует, чем поощряет определенные направления мысли. Мы называем эту гипотезу «не-мышление-для-говорения» и утверждаем, что она представляет собой версию лингвистической относительности (в том смысле, что мышление затрагивается в отсутствие речи) и что ее влияние далеко не тривиально.

Наше ключевое утверждение состоит в том, что фонологическая форма слова может напрямую вызывать негативную эмоциональную реакцию посредством вербального условного рефлекса. Например, звук табуированного слова может вызывать эмоциональную реакцию, не зависящую от его смыслового содержания. Если это верно — а большая часть остальной части статьи пытается поддержать это утверждение — последствия для лингвистической относительности относительно просты. Совершенно очевидно, что нами движут наши эмоции, и мы организуем свое поведение, мысли и цели, чтобы избежать эмоционального дискомфорта [17]. Соответственно, в той мере, в какой трудно говорить о проблеме, не используя эмоционально обусловленные слова, можно ожидать, что мы будем избегать (не думать) о теме, когда это возможно, даже если основное сообщение не является негативным. Если это так, то это может быть примером языковой структуры (в данном случае фонологии), формирующей мышление. Действительно, такой эффект удовлетворял бы определению лингвистической относительности, изложенному выше [1].

Кроме того, этот анализ предлагает еще один (дополнительный) пример словесных форм, влияющих на мышление; а именно роль эвфемизмов в преодолении этой словесной обусловленности. То есть мы утверждаем, что эвфемизмы часто полезны, потому что они позволяют говорящему заменить триггер (оскорбительную форму слова) другой формой слова, которая выражает ту же (или подобную) идею, но сама по себе не связана с условной реакцией. Это, в свою очередь, позволяет говорящим (и слушателям) подумать о проблемах, которых в противном случае можно было бы избежать.

Наш аргумент о том, что табуированные слова и эвфемизмы имеют отношение к утверждениям лингвистической относительности, ранее не исследовался в деталях. Один из немногих соответствующих комментариев был сделан Пинкером, который отвергает эвфемизмы как форму лжи. Он приводит пример «увеличения доходов», который имеет гораздо более широкое значение, чем «налоги», и утверждает, что слушатели, естественно, предполагают, что если бы политик имел в виду «налоги», он/она сказал бы «налоги». Как отмечает Пинкер, «как только указывается эвфемизм, людям не настолько промыты мозги, чтобы им было трудно понять обман» [13, с. 58].

Тем не менее, есть причины полагать, что Пинкер слишком поторопился с отрицанием значимости эвфемизмов в дебатах о языке и мышлении. Во-первых, неверно, что все эвфемизмы предназначены для того, чтобы ввести в заблуждение (ложь). Некоторые да, но многие нет. Слова «смерть», «моча» и «фекалии» часто заменяются словами «скончался», «число-1» и «число-2» без какой-либо попытки обмануть или оставить какую-либо двусмысленность в умах говорящих или слушателей. На наш взгляд, более полное понимание роли эвфемизмов в языке требует рассмотрения роли вербальной обусловленности.

Чтобы лучше понять, как эвфемизмы могут развиваться в ответ на словесное обусловливание, и как это соотносится с заявлениями о лингвистической относительности, рассмотрим . Традиционная точка зрения, согласно которой эвфемизмы не имеют отношения к заявлениям о лингвистической относительности, изображена на 1а. Здесь ключевое предположение состоит в том, что словоформы влияют на наши эмоции только через семантику (мысли). То есть наша эмоциональная реакция на лингвистический ввод является только функцией неязыкового семантического сообщения (ментального языка), выраженного словом или отрывком, при этом структурные особенности языка, такие как лексико-фонологические формы слов, не имеет отношения к этому ответу (кроме той роли, которую форма играет в первую очередь в создании семантического сообщения). В связи с этим оскорбительное слово и его эвфемизм оказывают различное эмоциональное воздействие просто потому, что они означают разные вещи (эта разница позволяет эвфемизмам поддерживать ложь, как отмечает Пинкер).

Открыть в отдельном окне

а-б. Два гипотетических способа, которыми ругательства и эвфемизмы связаны с эмоциями.

Согласно подходу, отвергающему относительные утверждения, (неявное) предположение должно заключаться в том, что словоформы влияют на наши эмоции только через семантику, как в 1а. С этой точки зрения эвфемизмы и бранные слова означают разные вещи — на что указывает их большое разделение в семантическом пространстве — и, как следствие, вызывают разные реакции. Напротив, лингвистическая относительность была бы поддержана, если бы структурные особенности языка могли влиять на наши мысли через словесное обусловливание, как в 1b. С этой точки зрения прямые связи развиваются между формами слов и отрицательным аффектом в ответ на прошлые события, в которых два стимула возникают одновременно. С этой точки зрения, эвфемизмы полезны даже тогда, когда их значение очень похоже (или такое же) на бранное слово — на что указывает их небольшое разделение в семантическом пространстве — потому что они заменяют поверхностную форму ругательства, которая непосредственно вызывает негативный аффект.

В отличие от этого, фонология слова может воздействовать на аффект напрямую (не опосредованно семантикой) через словесное обусловливание, при этом семантическое содержание слова и его форма совместно определяют нашу эмоциональную реакцию. Соответственно, даже если эвфемизм и его оскорбительный эквивалент являются близкими синонимами (или семантически эквивалентными), эти два слова будут иметь различное эмоциональное воздействие из-за различий в их фонологических формах. Как следствие, у нас есть мотивация избегать обсуждения тем, содержащих табуированные слова, даже если сообщение, которое должно быть выражено, не является оскорбительным.

Таким образом, один из способов различить эти два подхода состоит в том, чтобы сравнить эмоциональные реакции на эвфемизмы и их эквиваленты, когда эти два слова очень похожи по значению. Если предметы вызывают очень разные эмоциональные реакции, это подкрепляет гипотезу о том, что словоформы напрямую связаны с аффектом.

Чтобы проверить способность эвфемизмов уменьшать эмоциональный стресс, мы сосредоточились на двух самых оскорбительных ругательствах в английском языке и ввели эвфемизмы, имеющие одинаковое семантическое содержание. Интересный вопрос заключается в том, оказывают ли они одинаковое эмоциональное воздействие при чтении вслух. Если эвфемизмы могут притуплять воздействие наиболее эмоционально заряженных слов, когда их значение однозначно, то, по-видимому, они могут притуплять воздействие менее эмоционально заряженных слов в различных семантических контекстах. В опубликованном здесь исследовании эмоциональное воздействие измерялось физиологической реакцией, а именно электродермальной активностью (EDA). Существует долгая история измерения эмоционального воздействия с точки зрения EDA, и достоверность этой меры была подтверждена исследованиями визуализации мозга, в которых изучались корреляции между EDA и лимбической активностью, в частности, в миндалевидном теле [18].

Заявление об этике

Исследование было одобрено Этическим комитетом факультета психологии Бристольского университета. Все участники дали письменное информированное согласие и были полностью опрошены по завершении эксперимента.

Участники

В исследовании приняли участие 24 добровольца. Их средний возраст составлял 21 год (от 18 до 26 лет). Пятнадцать участников были женщинами.

Дизайн

В эксперименте участвовали два ругательства, напечатанные заглавными буквами: FUCK и CUNT, и два слова, признанных более нейтральными: CLUE и DRUM. Мы также построили эвфемизмы для каждого слова: «F-WORD», «C-WORD», «G-WORD» и «D-WORD» соответственно. Эти эвфемизмы были определены для участников. Любой контраст между нецензурными словами и их эвфемизмами обеспечит меру эффективности эвфемизмов для снижения эмоционального воздействия этих слов, тогда как любой контраст между нейтральными словами и их эвфемизмами даст оценку того, являются ли эвфемизмы сами по себе. оказывают влияние на EDA независимо от эмоциональной реакции. Участникам трижды показывали эти восемь слов, организованных в три блока. Порядок испытаний в каждом блоке был полностью рандомизирован.

Каждое испытание начиналось с представления центральной точки фиксации на экране компьютера в течение 10 с. Этот период служил базой, с которой можно было сравнивать эффекты последующих стимулов. За базовым уровнем в 10 с следовал один из 8 стимулов, отображаемых в течение 15 с, после чего следовала та же точка фиксации, которая использовалась на этапе предварительного испытания. Постимульный период длился 10 с и служил для удлинения интервала восстановления между соседними пробами. На этом этапе участников просили расслабиться. Начало каждого испытания находилось под контролем экспериментатора, чтобы обеспечить стабильность физиологических показателей до начала каждого испытания.

Физиологические данные

Эксперимент включал измерение электрокожной активности с использованием собственного устройства, которое измеряло изменения сопротивления кожи в ответ на приложенный источник постоянного напряжения. Устройство было настроено на постоянный ток, а выходной сигнал не подвергался какой-либо RC-фильтрации. Выходы прибора подавались на аналоговые входы усилителя «Нейроскан». Усилитель имел настройку верхних частот постоянного тока и фильтр нижних частот 30 Гц. Данные были получены при частоте 200 Гц с коэффициентом усиления 250 (полномасштабное разрешение 22 мВ). Для записи ЭДА использовались неполяризующие электроды Ag/AgCl, расположенные на ладонной поверхности первой фаланги первого и третьего пальцев левой руки.

Процедура

Участники были предупреждены о том, что они будут подвергаться нецензурной брани, и им была предоставлена возможность выйти из исследования. Ни один из добровольцев не выбрал этот вариант, и это, вероятно, отражает тот факт, что реклама эксперимента содержала предупреждение об общем характере исследования. Участников проинформировали о словах, эвфемизмах и нейтральных словах, а также попросили прочитать вслух каждый элемент один раз, как только он будет представлен на экране компьютера. После прочтения вслух слова их просили ответить «ДА», если референтом было ругательство, и «НЕТ» в противном случае, чтобы убедиться, что участники поняли, что слова «С» и «С» относятся к ругательствам, а G-WORD и D-WORD этого не сделали. Голосовые реакции контролировались экспериментатором, находящимся в соседней комнате. Вся процедура длилась около 1 часа, а фаза записи длилась около 20 минут.

Во время эксперимента участники не допустили ошибок в именах или категориях. отображает среднее значение EDA в зависимости от условий. Данные показывают, что настоящие ругательства вызывали наибольшую электродермальную реакцию, за которой следовали эвфемистические версии ругательств. Нейтральные слова и их эквиваленты-эвфемизмы вызвали гораздо меньший общий отклик. Данные анализировались двумя способами. Во-первых, средний ответ для каждого из четырех условий (усредненный по испытаниям) был получен в течение периода от 3 с до 6 с после начала стимула. Первого 3-секундного периода избегали из-за наличия первоначального голосового ответа участника. Каждая средняя амплитуда сама базировалась по отношению к периоду в 1 с до начала действия стимула (слово или эвфемизм). В дальнейшем мы будем называть эту меру «пробной амплитудой» (ТА). Однако известно, что значения EDA значительно различаются у разных участников [19].]. Таким образом, вторая мера включала нормализацию показателей EDA путем преобразования в стандартные (z) баллы. Нормализация применялась после того, как средние значения условий были усечены до частоты дискретизации 10 Гц. Каждое из четырех средних значений состояния (внутри участника) содержало 30 точек данных (3 с × 10 Гц = 30), а оценки z были основаны на расчете стандартных отклонений по всему диапазону из 120 точек в пределах окна измерения (30 точек × 4 условия). ). Таким образом, хотя общее среднее значение четырех состояний (внутри участника) было равно нулю, различия между состояниями сохранялись. После применения этой поправки нормализованная пробная амплитуда (NTA) была получена таким же образом, как описано ранее для TA.

Открыть в отдельном окне

Средняя электродермальная активность (EDA), вызванная началом действия стимула при четырех состояниях.

При анализе данных использовался односторонний дисперсионный анализ с четырьмя уровнями: нецензурные слова, эвфемизмы нецензурных слов, нейтральные слова и эвфемизмы нейтральных слов. Для показателя ТА основной эффект состояния был значительным: F(3,69) = 5,67, P = 0,019 (с поправкой Гринхауза-Гейссера). Важно отметить, что запланированный контраст между нецензурными словами и их контрольными эвфемизмами был значительным, с большей реакцией ТА на нецензурные слова, t = 2,25, P<0,05, тогда как контраст между нейтральными словами и их контрольными нейтральными эвфемизмами не был t<1. Анализ с использованием переменной NTA дал аналогичные результаты со значительным основным влиянием условий, F (3,69) = 10,69, P<0,001 (с поправкой по Гринхаусу-Гейссеру). Апостериорные контрасты между средними значениями следовали точно такому же шаблону, как описано для переменной TA.

Результаты исследования ясны и, возможно, неудивительны; люди считают более напряженным произносить вслух ругательство, чем соответствующий ему эвфемизм. Вероятно, именно поэтому эвфемизмы используются во многих контекстах и во всех языках (в шведском языке слово jävlar [дьяволы] считается довольно резким и имеет тенденцию заменяться похожим по форме словом järnvägar [железные дороги]. Железные дороги!). Удивительно, однако, то, что этому феномену и его связи с давней дискуссией об отношении между языком и мышлением уделялось мало или вообще не уделялось внимания.

Согласно настоящей гипотезе, эмоциональные реакции, наблюдаемые в лаборатории, частично отражали условный ответ на звуки бранных слов. Это обучение может также происходить между визуальной формой ругательств и аффектом, с небольшим обобщением — например, наши реакции в значительной степени сводятся к орфографически связанной буквенной цепочке fcuk (торговая марка одежды, продаваемой в Великобритании). В той мере, в какой трудно говорить о проблеме, не используя эмоционально обусловленные слова, можно ожидать, что мы будем избегать (не думать) о теме, когда это возможно. Эвфемизмы, с этой точки зрения, эффективны, потому что они заменяют триггер (оскорбительную форму слова) другой формой слова, которая выражает ту же (или похожую) идею, позволяя передать соответствующее сообщение, не вызывая эмоциональной реакции. Это, в свою очередь, позволяет говорящим (и слушателям) подумать о проблемах, которых в противном случае можно было бы избежать; лингвистическая относительность по преимуществу.

Хотя эта гипотеза является новой, утверждение о том, что бранные слова представлены иначе, чем большинство других слов, с прямой связью между их формой и эмоциональными системами, знакомо нейропсихологическим исследованиям языка. Например, ругань часто является одним из немногих языковых навыков, сохраняющихся у пациентов с тяжелой афазией, и она преобладает при расстройстве Жиля де ла Туретта, при котором 25–50% пациентов ругаются непроизвольно [20]. Основываясь на исследованиях стимуляции мозга у людей [21] и поведенческих исследованиях после операции [22], Робертсон, Дорнан и Тримбл [23] предположили, что поясная кора — критический компонент лимбической системы, участвующий в кодировании эмоций, — играет важную роль. в опосредовании эмоционально заряженной речи. Действительно, основываясь на более ранних наблюдениях за вокализацией животных, Робинсон [24] предположил, что в языке участвуют две системы мозга: более старая система, которая заканчивается в поясной извилине, способной к эмоциональной речи (система, общая для людей и животных), и более новая корковая система, участвующая в опосредовании сложного (генеративного) языка. Именно сохранением старой подкорковой системы при афазии можно объяснить сохранение ругательств у некоторых пациентов с афазией, а гиперактивность старой системы может объяснить непроизвольное ругательство при синдроме Туретта (подробный обзор нейропсихологии афазии). матом, см. [20]). Однако для настоящей цели важно, чтобы эти результаты согласовывались с утверждением о том, что формы ругательств имеют прямой доступ к эмоциональным центрам мозга, не опосредованный когнитивным анализом более высокого уровня. Этот вывод подтверждается различными поведенческими исследованиями, которые также предполагают, что стимулы могут вызывать аффективные реакции независимо от когнитивного (семантического) анализа [например, 25–27, но см. 28].

И почему это должно кого-то удивлять? Предположение о том, что звуки (и написание) слов могут быть связаны с эмоциональными реакциями у людей, мало чем отличается от света, дуновений воздуха, колокольчиков или свистков, действующих как условные раздражители, вызывающие условные реакции у крыс. Действительно, фонология и орфография слов не только напрямую связаны с семантикой, но и друг с другом, с синтаксисом, и даже могут иметь непосредственные связи с двигательными системами [29]. Соответственно, нет никаких априорных оснований предполагать, что словоформы должны иметь доступ к аффекту через семантику. Интересно, что утверждение о том, что словесное обусловливание играет роль в ограничении мышления, было выдвинуто и в другом контексте (думая о движении; [30]).

Тем не менее, критик нашей гипотезы может утверждать именно это и утверждать, что противоположные эмоциональные реакции на бранные слова и их эвфемизмы отражают контрастные семантические и/или прагматические различия, а не различия формы. Например, бранные слова, как правило, произносятся с намерением вызвать реакцию у слушателя, тогда как эвфемизмы произносятся с намерением передать ту же идею, сводя к минимуму эмоциональный отклик. Соответственно, наша приглушенная реакция на f-слово, например, может отражать понимание того, что говорящий не намеревается оскорбить — скорее концептуальное, чем формальное различие. С этой точки зрения, эвфемизмы эффективны не потому, что они являются ложью (хотя некоторые из них можно охарактеризовать и так), а потому, что говорящий проявлял свое желание не оскорбить, говоря эвфемизмами, и слушающий, а не будучи обманутым, весьма чувствителен к намерениям говорящего (о подобных интерпретациях см. [31]–[34]; о родственной интерпретации, основанной на стратегическом использовании непрямого языка, см. [35]). Это будет не пример языка, ограничивающего мышление, а скорее тот факт, что разные слова означают разные вещи.

Действительно, почти наверняка оскорбительные слова и их эвфемистические эквиваленты часто интерпретируются по-разному, и эти различия играют роль в модуляции наших аффективных реакций. Но этот анализ не опровергает нашу гипотезу. Чтобы заключить, что эвфемизмы не имеют отношения к лингвистическим относительным утверждениям, необходимо утверждать, что концептуальные контрасты полностью ответственны за настоящие результаты, а вербальная обусловленность не играет никакой роли. В более общем плане, чтобы отвергнуть утверждения лингвистической относительности, следует предположить, что эмоциональное воздействие языка является продуктом наших интерпретаций высказываний без влияния формы.

Хотя мы не можем исключить утверждения о том, что семантические/прагматические эффекты полностью ответственны за наши выводы, ряд сопутствующих соображений ставит под сомнение эту точку зрения. Во-первых, в настоящем исследовании бранные слова и эвфемизмы были определены как эквивалентные, так же как DRUM и D-WORD были определены как эквивалентные. Трудно утверждать, что семантика DRUM и D-WORD различна, когда они определяются как одни и те же, и это, похоже, также относится к ругательствам и их эвфемизмам. Подумайте, что означало бы утверждать, что контраст между F-WORD и его аналогом является семантическим. Это означало бы, что полное значение бранного слова может быть доступно только через его полную словоформу, и что невозможно получить доступ к его значению (и связанному с ним эффекту) путем введения синонима. То есть надо было бы утверждать, что семантику матерных слов нельзя отделить от их формы. В таком случае нет смысла спрашивать, может ли фонология слов воздействовать на мышление каким-либо иным образом, кроме как посредством семантической информации, которую она передает [1].

Более серьезный вызов нашей гипотезе, однако, заключается в том, что противоположные ответы отражают только прагматические различия. Никто не кричит «F-WORD!» когда зол. Опять же, мы согласны с тем, что эти прагматические контрасты играют роль в модуляции наших эмоциональных реакций на слова во многих обстоятельствах, но в нашем эксперименте участников просили произносить вслух бранные слова и эвфемизмы в контексте психолингвистического эксперимента. В этой ситуации трудно утверждать, что контрастирующие результаты отражали различия в намерениях говорящих (или обеспокоенность участников ответом экспериментатора). Точно так же, разрабатывая и обсуждая этот проект, мы оба сочли более удобным использовать между собой слово на букву «с», даже несмотря на то, что в контексте разработки психолингвистического исследования эвфемизмов использовались бы бранные слова. Кажется маловероятным, что наше предпочтение слова на букву «с» отражает беспокойство, которое в противном случае мы могли бы оскорбить. Мы также предпочитаем писать c-слово (и ожидаем, что вы предпочитаете читать c-слово), несмотря на то, что это слово используется в академическом контексте, и несмотря на то, что вы, скорее всего, читаете эти слова про себя. . Эти наблюдения не согласуются с объяснением, в котором прагматические/семантические контрасты полностью ответственны за настоящие результаты.

Прекрасная демонстрация того, что наша реакция на бранные слова не является полностью продуктом прагматики, заключается в том, что мы реагируем на случайное произнесение бранных слов. Например, 6 декабря 2010 года телеведущий BBC Джеймс Ноти сказал следующее на Radio 4 в Великобритании: «Первым после новостей мы собираемся поговорить с Джереми Кант … или Джереми Хантом! – министр культуры об искусстве широкополосного доступа». Вскоре после этого Эндрю Марр устроил дискуссию об оговорке по Фрейду и повторил ту же ошибку. См.: http://www.guardian.co.uk/media/2010/dec/06/james-naughtie-today-jeremy-hunt?INTCMP=SRCH. Поразительной особенностью этих (явно непреднамеренных) ошибок было то, что слушающая аудитория обиделась, и BBC почувствовала необходимость извиниться. Действительно, ни одна из программ не была доступна на iPlayer BBC (веб-сайт, который обычно позволяет слушателям снова слушать эти передачи). В заявлении на своем веб-сайте жалоб BBC написала: «Джеймс и Эндрю сожалеют о том, что произошло, и оба извинились за свои словесные недоразумения в эфире. Оба этих случая были связаны с оговоркой во время прямой трансляции, и мы приносим извинения за любые причиненные оскорбления». Джеймс Ноти позже прокомментировал Radio 4: «Мы знаем из электронных писем, что некоторые из вас сочли это забавным, а другие были очень оскорблены… Мне очень жаль тех из вас, кто думал, что это не то, что вы хотели услышать за завтраком. . Я тоже. Конечно, если бы наши эмоциональные реакции были полностью обусловлены прагматикой ситуации, то не было бы ни обиды, ни извинений.

Ряд кросс-лингвистических исследований также оспаривают утверждение о том, что эмоциональное воздействие бранных слов полностью является продуктом семантики и/или прагматики . Например, Бонд и Лай [36] обнаружили, что говорящие на двух языках чувствуют себя более свободно, обсуждая смущающие темы на своем втором языке в лабораторных условиях. Об этом ранее сообщали Квок и Чан [37]; они сообщили о случае китайского студента, который не исповедовался священнику на своем родном кантонском диалекте, потому что «это было бы слишком больно» [с. 70]. Вместо этого он признался на своем втором языке, английском. В обеих этих ситуациях подобное сообщение было передано за секунду легче, чем на родном языке, что согласуется с утверждением, что аффект связан с языком как таковым.

Возможно, более важно то, что ряд исследований показал, что табуированные слова часто вызывают больше беспокойства у участников, когда они произносятся (или пишутся) на их родном языке [38]–[42]. Наиболее поразительно то, что Харрис и его коллеги [43] обнаружили повышенную реакцию EDA на табуированные слова, представленные в первом (турецком) языке участников по сравнению со вторым (английским) языком. Утверждение, что противопоставление EDA является продуктом семантического анализа, равносильно утверждению, что двуязычные турецкоговорящие люди по-разному понимают термины, эквивалентные переводу, такие как английская фраза «oral sex» и турецкое слово «masturubasyon» (пример взят из их статьи). . И это несмотря на то, что говорящие были знакомы со словами на обоих языках, и несмотря на то, что Харрис и его коллеги [43] не сообщили о влиянии знакомства со словами на ответы EDA. Точно так же маловероятно приписывать различные ответы EDA прагматическим контрастам, учитывая, что ругательства в обоих языках считались табуированными словами (в отличие от эвфемизмов). Хотя вышеупомянутые авторы не связывали свои кросс-лингвистические открытия с вопросами лингвистической относительности, результаты явно параллельны нашим собственным и, на наш взгляд, подтверждают утверждение о том, что влияние ругательств частично связано с фонологическими факторами. (или орфографические) формы этих слов, вызывающие негативные эмоциональные состояния (независимо от семантического анализа).

Таким образом, кажется очевидным, что мы можем ввести синонимы, которые функционально эквивалентны знакомым словам: мы можем ввести термин «блэп» для обозначения «карандаша», D-WORD для барабана или указать, что X означает Y Однако, как показывают текущие результаты, мы не можем определить слово, которое функционирует как «fuck» (даже если оно называется F-WORD или является переводным эквивалентом на другом языке). Недостаточно сказать говорящим, что они имеют в виду одно и то же — слова должны звучать одинаково, чтобы вызывать одинаковую реакцию. И в этом суть — фонологические формы слов имеют значение. Это не отрицает того, что концептуальные факторы играют ключевую роль в модулировании наших эмоциональных реакций на эти слова, но, согласно настоящей гипотезе, эмоциональная сила слов не может быть сведена к этим концептуальным различиям.

Но относится ли это к утверждениям лингвистической относительности? Это если мы примем определение лингвистической относительности, с которого мы начали: «Спор, как мы его видим, заключается не в том, формирует ли язык мысль, а в том, формирует ли язык мысли каким-то другим способом, кроме как посредством семантической информации, которую он передает. То есть интересен спор о том, влияет ли на мышление структура языка [курсив их] — синтаксическая, морфологическая, лексическая, фонологическая [курсив наш] и т. д.» [1]. Единственным недостающим звеном в нашем аргументе является утверждение о том, что эмоции влияют на мысли и мотивацию, что кажется совершенно верным. Действительно, эта ссылка помогает объяснить, почему Бонд и Лай [36] обнаружили, что говорящие на двух языках более свободно обсуждают смущающие темы на своем втором языке по сравнению с их первым языком. На двух языках различалось не содержание сообщений; различались фонологические формы слов.

Можно также выдвинуть альтернативную критику настоящей гипотезы. То есть настоящие открытия можно было бы рассматривать как свидетельство в поддержку лингвистической относительности, но только в тривиальном смысле. Как отмечалось выше, мышление для говорения иногда считается тривиальным примером воздействия языка на мышление, поскольку предполагается, что оно влияет на мышление только во время речевого акта без каких-либо длительных эффектов [13]–[14]. Есть причины сомневаться в этом заключении [14], [44], но в любом случае у критика настоящей гипотезы может возникнуть соблазн сделать аналогичное утверждение для настоящего случая. Однако мы утверждаем, что словоформы в первую очередь препятствуют возникновению разговоров и связанных с ними мыслей. Последствия избегания мысли или разговора трудно поддаются количественной оценке, но, по-видимому, в некоторых обстоятельствах затраты будут длительными и значительными. Ни в коем случае воздействие нельзя охарактеризовать как преходящее.

Конечно, тот факт, что эвфемизмы легко доступны во всех языках, облегчает говорящим выражение неприятных мыслей, избегая при этом оскорбительных слов (согласно текущему аргументу, это одна из причин, по которой эвфемизмы были придуманы в первую очередь). Но важный вопрос не в том, мешает ли вербальное обусловливание думать о неприятных темах, а скорее в том, могут ли формы слов влиять на мысли или искажать их. Мы думаем, что сделали prima fascia случай, что фонологические формы слов действительно влияют на мышление, как и другие [36] — хотя актуальность предыдущих результатов для этих вопросов не была оценена.

В заключение позвольте предложить иллюстрацию возможного влияния словоформ на мысль и действие. Пилгер [45] описал следующий разговор:

На парижской оружейной ярмарке я попросил продавца описать действие «кассетной гранаты» размером с грейпфрут. Склонившись над витриной, как делают при осмотре чего-то драгоценного, он сказал: «Это чудесный . Он современный, уникальный. Что он делает, так это выбрасывает медную пыль, очень-очень мелкую пыль, так что частицы насыщают объектив…».
«Какая цель?» Я попросил.
Он выглядел недоверчиво. «Как бы там ни было», — ответил он.
«Люди?».
«Ну, э…. Если хочешь.”
Единственное удовольствие, которое можно получить на этих мероприятиях, это помочь продавцам избавиться от их словесного запора. Им очень трудно произносить такие слова, как «люди», «убивать» и «калечить». (стр. 101)

Сомнительно, что в умах покупателей или продавцов существует путаница в отношении функций оружия. Тем не менее, на наш взгляд, эвфемизмы позволяли вести дела с минимальным дискомфортом.

Подводя итог, мы хотели бы выдвинуть гипотезу о том, что сильные реакции ЭДА на ругань частично отражают ассоциации с формами и эффектами. Как отмечалось выше, утверждение о том, что словоформы могут напрямую вызывать эмоциональные реакции, согласуется с различными нейропсихологическими [20] и когнитивными [27] свидетельствами того, что вербальные (и невербальные) стимулы могут быть тесно связаны с эмоциональными системами, возможно, независимо от семантических систем. На наш взгляд, эвфемизмы эффективны, потому что они заменяют триггер (оскорбительную словоформу) другим словом, сходным по смыслу. Это, в свою очередь, может позволить нам обсуждать одни и те же вопросы без оскорбительных слов, делая разговор, связанные мысли и связанное поведение более вероятными, чем в противном случае. Такой результат удовлетворяет определению лингвистического относительного: словесные формы сами по себе, в свою очередь, оказывают некоторый контроль над аффектом и познанием.

Конечно, это только первая попытка охарактеризовать психические процессы, поддерживающие нашу различную реакцию на бранные слова и эвфемизмы; требуется дальнейшая работа, прежде чем будут сделаны какие-либо убедительные выводы. Но это предостережение не умаляет того, что мы видим в качестве основного вклада этой статьи, а именно в том, чтобы подчеркнуть потенциальную актуальность эвфемизмов и вербальных условностей для решения этих давних вопросов.

Мы хотели бы поблагодарить Элисон Дайпер, Бет Слоан и Шэрон Уайткросс за их помощь в проведении экспериментов, а также Соню Бхалотру, Сотаро Кита и Свена Мэттиса за полезное обсуждение.

Конкурирующие интересы: Авторы заявили об отсутствии конкурирующих интересов.

Финансирование: У авторов нет поддержки или финансирования для отчета.

1. Блум П., Кейл Ф. Думая посредством языка. Разум Ланг. 2001; 16: 351–367. [Google Scholar]

2. Левинсон С.К., Кита С., Хаун Д. Б.М., Раш Б.Х. Переворачивание таблиц: язык влияет на пространственное мышление. Познание. 2002; 84: 158–188. [PubMed] [Google Scholar]

3. Majid A, Bowerman M, Kita S, Haun DBM, Levinson SCL. Может ли язык реструктурировать познание? Дело о космосе. Тенденции Cogn Sci. 2004; 8: 108–114. [PubMed] [Академия Google]

4. Ли П., Глейтман Л. Переворачивание столов: язык и пространственное мышление. Познание. 2002; 83: 265–294. [PubMed] [Google Scholar]

5. Gilbert AL, Regier T, Kay P, Ivry RB. Гипотеза Уорфа подтверждается в правом поле зрения, но не в левом. Proc Natl Acad Sci USA. 2006; 103: 489–494. [Бесплатная статья PMC] [PubMed] [Google Scholar]

6. Роберсон Д., Дэвис И., Давидофф Дж. Цветовые категории не универсальны: репликации и новые свидетельства культуры каменного века. J Exp Psychol Gen. 2000; 129: 369–398. [PubMed] [Google Scholar]

7. Бородицкий Л. Язык формирует мышление? Представления о времени носителей английского и китайского языков. Когнитивная психология. 2001; 43:1–22. [PubMed] [Google Scholar]

8. Бородицкий Л., Габи А. Воспоминания о временах Востока: Абсолютные пространственные представления времени в общине аборигенов Австралии. Психологические науки. 2010;21:1635–163. [PubMed] [Google Scholar]

9. Пика П., Лемер С., Изард В., Дехан С. Точная и приблизительная арифметика в группе коренных народов Амазонки. Наука. 2004;306:499–503. [PubMed] [Google Scholar]

10. Fausey C, Boroditsky L. Кто не знает? Кросс-лингвистические различия в памяти очевидцев. Psychon B Rev. 2010; 17: 644–650. [PubMed] [Google Scholar]

11. Бородицкий Л. Лингвистическая относительность. В: Надель Л., редактор. Энциклопедия когнитивных наук. Лондон, Великобритания: MacMillan Press; 2003. стр. 917–921. [Google Scholar]

12. Слобин Д.И. Думать ради речи. Материалы тринадцатого ежегодного собрания Лингвистического общества Беркли. 1987. стр. 435–444.

13. Пинкер С. Нью-Йорк: W Morrow; 1994. Языковой инстинкт. [Google Scholar]

14. Уровень WJM. Кембридж, Массачусетс: MIT Press; 1989. Говоря: от намерения к артикуляции. [Google Scholar]

15. Слобин Д.И. Язык и мысль онлайн: когнитивные последствия лингвистической относительности. В: Gentner D, Goldin-Meadow S, редакторы. Язык в виду: достижения в исследовании языка и мысли. Кембридж, Массачусетс: MIT Press; 2003. стр. 157–191. [Академия Google]

16. Крайк ФИМ. Влияние разделенного внимания на процессы кодирования и поиска в памяти человека. J Exp Psychol Gen. 1994; 104: 268–294. [Google Scholar]

17. Conway MA, Pleydell-Pearce CW. Построение автобиографических воспоминаний в памяти о себе. Psychol Rev. 2000; 107: 261–288. [PubMed] [Google Scholar]

18. Liberzon I, Taylor SF, Fig LM, Decker LR, Koeppe RA, et al. Лимбическая активация и психофизиологические реакции на аверсивные визуальные стимулы: взаимодействие с когнитивной задачей. Нейропсихофармакол. 2000; 23: 508–516. [PubMed] [Академия Google]

19. Lim CL, Rennie C, Barry RJ, Bahramali H, Lazzaro I, et al. Разложение проводимости кожи на тоническую и фазовую составляющие. Int J Психофизиол. 1997; 25: 97–109. [PubMed] [Google Scholar]

20. Ван Ланкер Д.В., Каммингс Дж.Л. Нецензурные выражения: нейролингвистические и нейроповеденческие взгляды на нецензурную брань. Brain Res Rev. 1999; 31: 83–104. [PubMed] [Google Scholar]

21. Tailarch J, Bancard J, Geier S, Bordas-Ferrer M, Bonis A, et al. Поясная груздь и поведение человека. Электрон Клин Нейро. 1973;34:45–52. [Google Scholar]

22. de Divitiis E, D’Errico A, Cerillo A. Стереотаксическая хирургия при синдроме Жиля де ла Туретта. Акта Нейрохир. 1977; 24:73. [PubMed] [Google Scholar]

23. Робертсон М.М., Доран М., Тримбл М., Лис А. Лечение синдрома Жиля де ла Туретта лимбической лейкотомией. Дж Нейрол Нейросур Пси . 1990; 53: 691–694. [Бесплатная статья PMC] [PubMed] [Google Scholar]

24. Robinson BW. Лимбическое влияние на речь человека. Ann Ny Acad Sci. 1976;280:761–771. [PubMed] [Google Scholar]

25. LeDoux JE. Когнитивно-эмоциональные взаимодействия в мозгу. Познание Эмоции. 1989; 3: 267–289. [Google Scholar]

26. Зайонц Р.Б. Чувство и мышление: предпочтения не нуждаются в выводах. Я психол. 1980; 35: 151–175. [Google Scholar]

27. Зайонц Р.Б. О примате аффекта. Я психол. 1984; 39: 117–123. [Google Scholar]

28. Лазарь Р.С. Мысли об отношениях между эмоциями и познанием. Я психол. 1982;37:1019–1024. [Google Scholar]

29. Дамиан М.Ф. Эффекты конгруэнтности, вызванные подсознательно представленными простыми числами: автоматизм, а не семантическая обработка. J Exp Psychol Human. 2001; 27: 154–165. [PubMed] [Google Scholar]

30. Рамскар М., Мэтлок Т., Дай М. Спуск по часам: роль ожидания в нашем понимании времени и движения. Когнитивная книга Ланга. 2010; 25: 589–615. [Google Scholar]

31. Браун П., Левинсон С.К. Кембридж: Издательство Кембриджского университета; 1987. Вежливость: некоторые универсалии в использовании языка. [Академия Google]

32. Хадсон Р.А. Кембридж: Издательство Кембриджского университета; 1980. Социолингвистика. [Google Scholar]

33. McGlone MS, Batchelor JA. В поисках номер один: эвфемизм и лицо. Дж коммун. 2003; 53: 251–264. [Google Scholar]

34. Widdowson HG. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета; 1990. Аспекты обучения языкам. [Google Scholar]

35. Lee JJ, Pinker S. Обоснование косвенной речи: теория стратегического оратора. Psychol Rev. 2010; 117: 785–807. [PubMed] [Академия Google]

36. Бонд, М. Х., Лай Т. Смущение и переключение кода на второй язык. J Soc Psychol. 1986; 126: 179–186. [Google Scholar]

37. Квок Х., Чан М. Где встречаются двое. Ген лингвист. 1972; 12: 63–82. [Google Scholar]

38. Dewaele JM. Эмоциональная сила ругательств и табуированных слов в речи полиязычных. J МультилингМультикул. 2004; 25: 204–222. [Google Scholar]

39. Ференци С. Бостон: Барсук; 1916. Вклад в психоанализ. [Академия Google]

40. Гонсалес-Региоса Ф. Эффект табуированных слов, вызывающий тревогу, у билингвов. В: Spielberger CD, Диас-Герреро Р., редакторы. Кросс-культурная тревожность. Вашингтон, округ Колумбия: Полушарие; 1976. С. 89–105. [Google Scholar]

41. Гринсон Р. Родной язык и мать. Int J Psychonal. 1950; 31:18–23. [Google Scholar]

42. Хавьер Р.А. Лингвистические аспекты лечения билингвов. Психологический психол. 1989; 6: 87–96. [Google Scholar]

43. Harris CL, Aycicegi A, Berko Gleason J. Табуированные слова и выговоры вызывают большую вегетативную реакцию в первом, чем во втором языке. Прикладной психолингвист, 2003; 24: 561–579.. [Google Scholar]

44. Хант Э., Аньоли Ф. Гипотеза Уорфа: точка зрения когнитивной психологии. Psychol Rev. 1991; 98: 377–389. [Google Scholar]

45. Пилгер Дж. Лондон: Винтаж; 1998. Скрытые цели. [Google Scholar]

Статьи из PLoS ONE предоставлены здесь Public Library of Science

Наука о ругательствах – Ассоциация психологических наук – APS

Зачем ученому-психологу изучать ругательства? Экспертиза в такой области имеет разную практическую значимость внутри и вне психологического научного сообщества. За пределами научного сообщества знание табуированного языка является оправданием для частых консультаций по вечным современным проблемам: вредна ли ругань? Можно ли детям ругаться? Наша ругань становится хуже? Один из нас более 3000 раз давал интервью различным средствам массовой информации по вопросам, указанным выше, а также по поводу использования табуированных слов на телевидении, в рекламе, профессиональном спорте, радио, музыке и кино. Помимо консультаций со средствами массовой информации, экспертные показания необходимы в делах, связанных с сексуальными домогательствами, драками, пикетными выступлениями, нарушением общественного порядка и неуважением к суду.

Принимая во внимание постоянную потребность в консультациях эксперта по вышеперечисленным вопросам, странно, что ругательствам присваивается такой разный вес, когда ругань рассматривается с точки зрения психологии. Хотя с начала 1900-х годов о нецензурной брани были написаны сотни статей, они, как правило, исходят из областей, выходящих за рамки психологии, таких как социология, лингвистика и антропология. Когда ругань является частью психологического исследования, она редко является самоцелью.

Кристин Яншевиц

Гораздо чаще можно увидеть сильные оскорбительные слова, используемые в качестве эмоционально возбуждающих стимулов — инструментов для изучения влияния эмоций на психические процессы, такие как внимание и память.

Почему общественность и наука расходятся? Разве ругань как поведение выходит за рамки того, что должен изучать ученый-психолог? Поскольку на ругань так сильно влияют переменные, которые можно количественно определить на индивидуальном уровне, ученые-психологи (в большей степени, чем лингвисты, антропологи и социологи) имеют лучшую подготовку, чтобы отвечать на вопросы о ней. Другим объяснением относительного отсутствия внимания к этой теме является ориентация психологической науки на процессы (например, память), а не на сферы жизни (например, досуг), проблема, описанная Полом Розиным. Возможно, более ориентированный на предметную область подход к психологическим исследованиям лучше учитывал бы такие темы, как сквернословие и другие табуированные действия.

Независимо от причины относительного отсутствия внимания к исследованиям ругательств как таковых в психологической науке, за пределами научного сообщества все еще существует большой спрос на объяснения ругательств и связанных с ними явлений. Чтобы дать читателю представление о работе, которую мы проделываем как ученые-психологи, изучающие нецензурную брань, давайте рассмотрим некоторые распространенные вопросы, которые нам задают о нецензурной брани.

Нецензурная брань проблематична или вредна?

Суды предполагают ущерб от высказываний в делах, связанных с дискриминацией или сексуальными домогательствами. Первоначальное оправдание наших законов о непристойности было основано на необоснованном предположении, что речь может развратить или развратить детей, но существует мало (если вообще есть) социологических данных, демонстрирующих, что слово само по себе причиняет вред. Тесно связанной с этим проблемой является способ определения вреда — чаще всего вред определяется с точки зрения стандартов и чувств, таких как религиозные ценности или сексуальные нравы. Редко предпринимаются попытки количественно оценить вред с точки зрения объективно измеримых симптомов (например, расстройство сна, тревога). Ученые-психологи, безусловно, могли бы предпринять систематические усилия для установления поведенческих последствий ругани.

Нецензурная брань может сопровождаться любой эмоцией и иметь положительный или отрицательный результат. Наша работа до сих пор показывает, что большинство случаев использования нецензурных слов не вызывает проблем. Мы знаем это, потому что зафиксировали более 10 000 случаев публичной ругани детей и взрослых, и редко мы были свидетелями негативных последствий. Мы никогда не видели, чтобы публичная ругань приводила к физическому насилию. Большинство публичных употреблений табуированных слов не в гневе; они безобидны или имеют положительные последствия (например, вызывают чувство юмора). Однако нет описательных данных о нецензурной брани в частной обстановке, поэтому в этой области необходимо проделать дополнительную работу.

Таким образом, вместо того, чтобы думать о ругани как о вредном или аморальном с точки зрения морали, можно получить более содержательную информацию о ругательствах, задав вопрос, каких целей общения достигает ругань. Нецензурные слова могут привести к ряду результатов, например, когда они используются для шутки или рассказывания историй, для снятия стресса, вхождения в толпу или в качестве замены физической агрессии. Недавняя работа Stephens et al. даже показывает, что ругань связана с повышенной переносимостью боли. Это открытие предполагает, что ругань оказывает катарсический эффект, который многие из нас, возможно, испытали лично в состоянии разочарования или в ответ на боль. Несмотря на это эмпирическое свидетельство, средства массовой информации обычно игнорируют положительные последствия нецензурной брани. Это возможность для ученых-психологов помочь информировать средства массовой информации и политиков, четко описав ряд последствий нецензурной брани, включая преимущества.

Вредно ли детям слышать или произносить бранные слова?

Вопрос о вреде ругани взрослых относится к таким проблемам, как словесные оскорбления, сексуальные домогательства и дискриминация. Когда на сцену выходят дети, оскорбительные выражения становятся проблемой для родителей и основанием для цензуры в СМИ и образовательных учреждениях. Учитывая повсеместность этой проблемы, интересно, что в учебниках по психологии возникновение такого поведения не рассматривается в контексте развития или изучения языка.

Родители часто задаются вопросом, нормально ли такое поведение и как на него реагировать. Наши данные показывают, что нецензурная брань появляется к двум годам и становится взрослой к 11–12 годам. К тому времени, когда дети поступают в школу, их рабочий словарный запас составляет 30–40 оскорбительных слов. Нам еще предстоит определить, что дети знают о значениях слов, которые они используют. Мы знаем, что младшие дети, вероятно, используют более мягкие оскорбительные слова, чем дети старшего возраста и взрослые, чья лексика может включать более сильно оскорбительные термины и слова с более тонким социальным и культурным значением. В настоящее время мы собираем данные, чтобы лучше понять развитие ругательств ребенка.

Мы точно не знаем, как дети учат ругательства, хотя это обучение является неотъемлемой частью изучения языка и начинается в раннем возрасте. Независимо от того, ругаются ли дети (и взрослые) или нет, мы знаем, что они усваивают контекстно-зависимый этикет ругательств — соответствующие «кто, что, где и когда» ругани. Этот этикет определяет разницу между забавным и оскорбительным и нуждается в дальнейшем изучении. Из данных интервью мы знаем, что молодые люди сообщают, что узнали эти слова от родителей, сверстников, братьев и сестер, а не из средств массовой информации.

Учитывая, что последствия воздействия на детей нецензурной лексики часто приводят в качестве основания для цензуры, ученым-психологам следует попытаться описать нормальный ход развития детской бранной лексики и этикета. Важно ли пытаться подвергать детей цензуре языка, который они уже знают? Хотя ученые-психологи сами не устанавливают языковых стандартов, они могут предоставить научные данные о том, что является нормальным, для обоснования этих дебатов.

В последние годы стали чаще ругаться?

Это очень распространенный вопрос, и на него сложно ответить, потому что у нас нет полных и надежных базовых данных о частоте до 1970-х годов для целей сравнения. Это правда, что с момента появления спутникового радио, кабельного телевидения и Интернета мы подвергаемся большему количеству форм ругани, но это не означает, что средний человек ругается чаще. В нашем недавнем подсчете частоты большая часть наших данных поступает от женщин (уменьшение когда-то большой гендерной разницы). Мы интерпретируем этот вывод как отражение большей доли женщин в обществе (например, гораздо больше женщин в кампусах колледжей), а не как огрубение женщин. Наше предстоящее исследование также показывает, что наиболее часто упоминаемые табуированные слова оставались довольно стабильными в течение последних 30 лет. Англо-саксонским словам, которые мы произносим, сотни лет, и большинство исторически оскорбительных сексуальных отсылок до сих пор находятся в верхней части списка оскорбительных слов; они не вытеснены современным сленгом. Данные о частоте должны периодически собираться, чтобы ответить на вопросы о тенденциях ругани с течением времени.

Таким образом, наши данные не указывают на то, что наша культура становится «хуже» в отношении ругани. Когда возникает этот вопрос, мы также часто упускаем из виду влияние недавно принятых законов, предусматривающих наказание за оскорбительные выражения, таких как законы о сексуальных домогательствах и дискриминации. Наблюдение на рабочем месте за телефонными разговорами и перепиской по электронной почте также ограничивает использование табуированных выражений.

Все ли ругаются?

Мы можем ответить на этот вопрос, сказав, что все компетентные носители английского языка учатся ругаться по-английски. Нецензурная брань обычно берется из набора из 10 выражений и встречается примерно в 0,5 процента от ежедневного набора слов. Однако не информативно думать о том, как ругается обычный человек: контекстуальные, личностные и даже физиологические переменные имеют решающее значение для прогнозирования того, как будет происходить ругань. Хотя ругательство не зависит от социально-экономического статуса и возрастных диапазонов и сохраняется на протяжении всей жизни, оно чаще встречается среди подростков и чаще среди мужчин. Неуместная ругань может наблюдаться при поражении лобных долей, синдроме Туретта и афазии.

Нецензурная брань положительно коррелирует с экстраверсией и является определяющей чертой личности типа А. Это отрицательно коррелирует с добросовестностью, покладистостью, сексуальной тревогой и религиозностью. Эти отношения осложняются диапазоном значений внутри разнообразной группы табуированных слов. Некоторые религиозные люди могут избегать ненормативной лексики (религиозных терминов), но у них может быть меньше оговорок в отношении оскорбительных сексуальных терминов, которых избегали бы сексуально озабоченные. Нам еще предстоит систематически изучать ругательства в отношении таких переменных, как импульсивность или психические состояния (например, шизофрения и биполярное расстройство). Это могут быть плодотворные направления для исследования нейронной основы эмоций и самоконтроля.

Табуированные слова занимают уникальное место в языке, потому что однажды выученные, их использование сильно зависит от контекста. Хотя у нас есть описательные данные о частоте и самоотчетах об оскорблениях и других лингвистических переменных, эти данные, как правило, поступают из выборок, в которых преобладают молодые белые американцы из среднего класса. Нужна гораздо более широкая и разнообразная выборка, чтобы лучше охарактеризовать использование языка табу, чтобы точнее ответить на все вопросы.

Ругань в классе: как реагировать учителям?

В нашей группе HELPLINE WeAreTeachers High School на Facebook учителя говорили о ругани в классе. Кто-то считает, что это не так уж и важно, а кто-то просто этого не потерпит. Взгляните на их мысли и идеи, чтобы понять, как справиться с этой извечной проблемой учителей.

Решите, действительно ли сквернословие в классе имеет для вас значение.

Подумайте, почему ругань в классе беспокоит вас как учителя. Определите свои личные ограничения и будьте готовы объяснить своим ученикам, почему вы просите их изменить язык.

«Я преподаю эмоциональную поддержку в городской средней школе, поэтому у меня иммунитет ко многому, но действительно ли это гора, на которой вы хотите умереть?» — спрашивает Кира Ф. — Кого-то действительно обидели или задели ругательства? Есть ли что-то более пагубное для их образования, на что вы могли бы перенаправить эту энергию и просто игнорировать проклятия? Я понимаю, что во многих рабочих ситуациях вам нужно уметь общаться без ругани, но если они отказываются видеть возможность того, что вы пытаетесь помочь им избавиться от этой привычки, это их вина».

Аманда Б. не наказывает сквернословие, но пытается помочь своим детям понять, что это не всегда уместно. «Проблема, которую я вижу в наказании их за это, заключается в том, что у них это привычка», — говорит она. «Они часто даже не замечают, что ругаются, пока их об этом не окликают. Я полагаю, что готовлю их к будущей жизни где-нибудь в рабочей силе. Им нужен кто-то, кто обратил бы на это их внимание и был бы добр, но тверд в этом. Обязательно напомню им, что не ругаюсь матом на работе. И я напоминаю им, что это их РАБОТА — помнить об этом в моем классе. Они хорошо реагируют».

Помните, что многие дети слышат нецензурную брань так часто, что не понимают, что это неправильно. «Они скажут вам, что их родители и их друзья все время ругаются на них и рядом с ними, — отмечает Аманда Б. ”

Подумайте о том, как используются слова, и научите детей ценить уважение.

Источник: Леланд Майкл/Facebook

Для некоторых учителей случайные ругательства не являются проблемой, если только они не используются с ненавистью. Анджела С. объясняет: «Если они не ругают меня или другого ученика, я игнорирую это. Если это оскорбительные выражения, такие как «отсталый», «гей» и т. д., я принимаю это. Обычно останавливается.

«Я полагаю, что пока они не ругаются на кого-то или о ком-то и не извиняются, когда я переадресовываю их, я позволяю этому уйти, — говорит Анжела Б. — Если они назовут меня или кого-то еще ругательством, я сразу пишите направление. Я не выгоняю их из класса только за это, но я объясняю, что им нужно остановиться, иначе последствия обострятся. Если нет, то у меня есть ассист. Директор или сотрудник службы безопасности приходят за ними».

Открыто поговорите со своими учениками о языке и о том, как они его используют. Помогите им увидеть, что слова действительно могут причинить боль, и что они должны обдумывать то, что они говорят и как они это говорят.

Повысить их осведомленность о том, как часто они ругаются в классе.

Дети часто бывают шокированы, когда осознают, как часто они используют слова, которые могут оскорбить других. «В прошлом году я вел подсчет на доске, — поделился Лу Х.. «Класс будет вести учет и записывать подсчеты, а к концу урока я заставлю нарушителя подсчитать, сколько ругательств он произнес, и больше ничего. Я был поражен, когда они сказали мне, что даже не осознавали, как много они матерились. Я сказал им, что они звучат так, будто им не хватает слов, чтобы выразить себя, и что они мало чему научились за все эти школьные годы. К тому же я сказал им, что в реальном мире, в зависимости от начальника, на них могут написать и уволить за непрофессионализм. Это действительно сработало для меня!»

Мэри С. использует аналогичный метод. «У меня были дети, которые сами следили за своими ругательствами в классе, а также за своими случайными комментариями не по теме с решетками на каталожных карточках. С другой стороны, они давали себе баллы за комментарии по теме. Казалось, это повысило их самосознание и резко уменьшило ненормативную лексику в классе. Они были искренне шокированы тем, сколько непристойных/нецензурных комментариев они сделали. Я связал это с будущими перспективами работы».

«Ученики написали панегирик своим любимым бранным словам, — делится Эйнсли Э.. Они прочитали их вслух всему классу, а потом мы их похоронили. Звучит глупо, но они действительно увлеклись, и потом каждый раз, когда кто-то оступался, другой одноклассник говорил: «Мы уже похоронили это слово!»

Помогите им понять, почему сквернословие неприемлемо в школе.

Дети с большей вероятностью изменят свое поведение, если поймут преимущества этого. Многие учителя подчеркивают тот факт, что нецензурная брань неуместна на многих рабочих местах, как, например, Джина Х. «Мое правило: если вы не можете сказать это на собеседовании и получить работу, вы не можете говорить это в моем классе».

Иниднан В. преподает в городской школе, где часто ругаются в классе. «Если у всего моего класса есть проблемы с этим, у нас есть урок о том, как использовать правильную лексику и каковы последствия использования нецензурной лексики на рабочем месте. Они ненавидят эти уроки, потому что в глубине души знают, как действовать, и меньше всего им хочется тратить время на изучение того, что они уже знают».

В реальном мире люди часто судят о других по языку, который они используют. Напомните своим ученикам, что независимо от того, справедливо это или нет, то, как они представляют себя, имеет большое значение. «У студентов, которых я преподавал, достаточно проблем, — говорит Иниднан. «Им действительно не нужно, чтобы кто-то осуждал их за их поведение».

Напомните им, что класс — это место для хорошего поведения.

Поощряйте учащихся думать о своем классе как о месте, где они могут проявить себя с лучшей стороны. Бэйли К. говорит: «Мне было полезно подтвердить, сказав: «Я знаю, что вы можете использовать этот язык дома или вне школы, но давайте используем более подходящее для школы слово и продемонстрируем наше самообладание».

«Я предлагаю им выйти на улицу и поставить свой «языковой фильтр», воображаемый фильтр, который блокирует плохие слова и пропускает хорошие», — отмечает Сара С. «Я обнаружила, что это заставляет их лучше осознавать, что они выпускают».

Попросите детей подумать, использовали бы они этот язык в других ситуациях. «Мне приходилось звонить домой и цитировать самих себя, — говорит Стивен В.. Если они не будут использовать эти слова со своими родителями, они не должны использовать их в классе.

Попробуйте придумать альтернативу ругательствам.

Иногда ругательства просто выскальзывают. Вместо этого научите своих детей придумывать творческие альтернативы. Вот некоторые из них, которые учителя могут попробовать. (Нужно больше идей? Попробуйте этот список из более чем 50 вариантов ругательств, которые ваши коллеги-учителя уже используют!)

«Когда мои дети ругаются, я останавливаю их и заставляю сказать три разных слова, которые они могли бы использовать вместо этого». (Либби Р.)
«Научите их ругаться на необычном и малопонятном языке (например, на датском) или придумайте язык всем классом. Разрешите им ругаться на альтернативном языке без последствий. Мои ученики перестали ругаться и никогда не могли вспомнить разрешенные альтернативы!» (Риина Х.)
«Сразу поправлю дурацким созвучным словом. Например, если я слышу F-слово, я смотрю ему в глаза и говорю: «Пух!» Обычно они смеются и повторяют свое предложение с заменяющим словом вместо ругательства. Теперь большинство студентов просто используют мои слова-заменители в моем классе, когда хотят выругаться. Это немного комично, но до сих пор мне это удавалось». (Карен Ф.)
«Когда мои используют слово на букву «F», я говорю им, что если они собираются говорить о пожарных машинах, пожалуйста, используйте все буквы. Теперь мой седьмой период говорит: «Пожарная машина!» Я смеюсь каждый раз!» (Дасти Р.)
«Я даю им всем список ругательств/фраз Шекспира, и это все, что им разрешено использовать в классе. Я должен сообщить об этом другим сотрудникам, потому что это обычно распространяется на всю школу, но это делает учеников гораздо более осведомленными о выборе слов». (Мишель П.)

Установите старую добрую банку ругательств, чтобы ловить ругательства в классе.

Некоторые учителя собирают реальные деньги каждый раз, когда слышат ругательства в классе, и жертвуют их на благотворительность в конце учебного года. «У меня в комнате стоит известный кувшин для ругательств. Если я это слышу, это им дорого обходится», — объясняет Мишель Э. Составьте список неуместных слов и определите, сколько «стоит» учащемуся их использование.

Если вы не хотите использовать настоящие деньги, принесите другие жертвы, такие как сокращение экранного времени или потеря баллов за участие в классе. «Я сделал это еженедельной оценкой словарного запаса на своих занятиях ELA: они получают десять баллов в неделю и теряют один, когда их поймают на ругани в классе, с направлением за неподчинение, если они теряют все свои еженедельные баллы. С другой стороны, дети, которые набирают количество недель без ругани, получают дополнительные кредитные баллы за каждую неделю, в которой они остаются на десять баллов».

Хотите поговорить о ругательствах в классе или на другие темы для учителей? Присоединяйтесь к группам HELPLINE WeAreTeachers или WeAreTeachers High School HELPLINE на Facebook.

Чувствуете вызов? Узнайте, как сохранять хладнокровие, когда поведение ученика становится жестким.

Являются ли плохие слова злом по своей сути?

Со временем многие верования, практически не имеющие библейской основы, проникли в обыденное христианское мышление. Эта веб-серия призвана исправить некоторые из наиболее распространенных заблуждений о Библии.

Введение
Посмотреть все

В Писании есть много отрывков, в которых обсуждается использование речи и то, как ее можно использовать во зло. После прочтения таких отрывков, как следующие, нет никаких сомнений в том, что сквернословие или ругань — это грех:

Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших, а только доброе для необходимого назидания, дабы оно доставляло благодать слушателям. ( Ефесянам 4:29 )

Но никто не может укротить язык. Это неуправляемое зло, полное смертельного яда. Им благословляем Бога и Отца нашего, и им проклинаем человеков, сотворенных по подобию Божию. Из одних и тех же уст исходят благословение и проклятие. Братья мои, так быть не должно. ( Иакова 3:8–10 )

Ибо «Кто любит жизнь и хочет видеть добрые дни, да удерживает язык свой от зла и уста свои от лукавых речей. Пусть отвращается от зла и делает добро; пусть ищет мира и стремится к нему. Ибо очи Господа обращены к праведникам, и уши Его открыты к их молитвам; но лицо Господне против делающих зло». ( 1 Петра 3:10–12 )

Однако означает ли это, что если мы воздержимся от определенных слов, мы будем следовать учению этих отрывков? Являются ли настоящие слова злыми? В каждой культуре и языке есть определенные слова, которых, по мнению многих людей, следует избегать. Является ли причина такого избегания тем, что они по своей сути являются плохими словами? Чтобы правильно ответить на этот вопрос, нам нужно рассмотреть, как слова стали «плохими» в первую очередь. В этой статье мы рассмотрим опасности сосредоточения внимания исключительно на словах, а не на людях и их намерениях.

Как плохие слова стали плохими?

Во многих случаях слова, которые большинство считает плохими, имеют законное значение. К сожалению, многие из этих слов больше не используются должным образом по отношению к их первоначальным определениям; вместо этого они используются как ругательства, чтобы выразить свой гнев по отношению к кому-то или чему-то и т. д.

Например, многие используют слово «ад» как ругательство. Однако слово «ад» имеет реальное значение, к которому все должны относиться очень серьезно. Поскольку оно используется как ругательство, значит ли это, что мы больше не можем произносить его, когда читаем Библию?

Если бы один человек начал использовать слово как «ругательство», и оно бы прижилось и стало очень популярным, то это слово могло бы легко появиться в списке многих людей, которые не должны произносить другие слова. Большинство слов стали плохими, потому что люди использовали это слово негативно из-за своих злых намерений.

Первоначально все, включая слова или язык, было «весьма хорошо» ( Бытие 1:31 ). С тех пор мир был испорчен из-за греха Адама. Грех затронул все в этом мире, включая использование языка. Теперь нам просто нужно выяснить, на какие слова повлиял грех, верно?

Мы должны понимать, что приведенные выше отрывки, которые относятся к проклятиям, всегда ссылаются на человека, который ругается. Писание не дает списка плохих слов просто потому, что такого всеобъемлющего списка нет.

Кто-то может заявить, что языки сами по себе пали из-за греха. Однако намерение Бога использовать язык никогда не менялось. В конце концов, Иисус использовал язык, но Он не согрешил. Писание было написано с использованием языка, и оно безошибочно.

Кроме того, бранные слова меняются в зависимости от языка, но общим элементом является человек, который ругается. В конце концов, некоторые слова стали плохими из-за человеческого греха.

На что следует обратить внимание?

Многие избегают некоторых слов, которые они считают злыми, и заменяют их словами-заменителями — признаюсь, я поступал так же. Если мы сосредоточимся исключительно на словах, а не на человеке и намерениях, мы все еще можем противоречить приведенным выше отрывкам. Например, если я назову кого-то «капустником», будет ли это неправильно? В конце концов, у многих из нас в уме есть список слов, которых следует избегать, и «капустный кочан», вероятно, не входит в него.

Как говорится в отрывке из Послания к Ефесянам, нам нужно использовать слова, которые будут назидать адресатов, а не унижать их. Следует ли использовать «капустную головку» по отношению к кому-либо, это вопрос назидания и намерения человека, использующего эту фразу. Я понимаю, что мы иногда используем подобные фразы в шутливой манере; однако нам просто нужно помнить, что наше внимание должно быть сосредоточено на назидании в всех словах , а не только на том, чтобы избегать определенных слов, которые мы определили как «плохие».

Как учит Иаков, рот можно использовать как во благо, так и во зло, но это не означает, что мы никогда больше не должны говорить. Иаков просто указал, что естественное использование уст не для того, чтобы говорить хорошие и плохие вещи, а только для хороших, как изначально и задумал Бог. Однако грех изменил это.

Мы должны сосредоточиться на том, чтобы делать добро и избегать зла. Чтобы делать добро, нам нужно исследовать себя в свете Писания, а не просто исследовать слова. Только тогда мы будем правильно применять учение Писания в отношении слов, которые мы произносим.

Значит ли это, что мы можем говорить плохие слова?

Пока мы используем слова во благо и назидание, значит ли это, что мы можем использовать даже плохие слова? Если какое-либо слово используется для правильных целей, изложенных в Писании, является ли оно плохим?

Есть некоторые слова, определенные большинством, которые никогда не следует произносить. Плохие это слова или хорошие, на самом деле не имеет значения, потому что мы не должны «становиться камнем преткновения» ( 1 Коринфянам 8:9 ), что включает в себя избегание слов, которые, по мнению людей, нам никогда не следует использовать.

Однако полного списка нет. Некоторые люди используют слова, которые, по мнению других, нам никогда не следует использовать. Как христиане, мы должны быть осторожны, чтобы не обидеть других христиан, которые считают, что слово плохое, в то время как мы этого не делаем.

Заключение

Слова не являются злом по своей природе. Изначально язык был совершенен, так как был создан Богом. С тех пор грех многое изменил. К сожалению, слова могут быть использованы грешными людьми в греховных целях. Вот сколько плохих слов у нас сегодня получилось. Как христиане, Писание ясно говорит, что мы всегда должны быть осторожны в своих словах и поступках. Мы должны стремиться использовать язык, данный нам Богом, для той цели, для которой Он изначально его создал.

Список плохих слов со временем будет меняться. В этом мире грех людей не изменится. Поэтому вместо того, чтобы сосредотачиваться на словах, давайте сосредоточимся на причине и цели того, почему мы говорим то или иное. Я действительно считаю, что важно избегать общеизвестных «плохих» слов, чтобы не стать камнем преткновения для единоверцев. Однако это лишь малая часть того, что мы должны делать. Говорим ли мы что-то с целью назидания и ободрения других? Или мы говорим что-то из гнева и злости?

Назвать кого-то «глупым» может быть так же плохо, как заменить это слово общеизвестным ругательством ( Матфея 5:22 ).